Был бы счастлив какой-либо должности при лошадях – хотя бы самой скромной. Беру на себя смелость думать, что могу быть пригоден и в другой службе, где требуется честность, энергия и любовь к порядку. Я не состарился и не опустился, почему меня и гнетет до крайности неуспешность найти занятие.
Прошу простить, что решился беспокоить Тебя в надежде, что Ты своей чуткостью поймешь тяжелое мое состояние.
Премного обяжешь, если будешь добр ответить по адресу:
Constantinopole. Poste francaise
Poste restante. V. Sokolow
Прошу принять лучшие пожелания от всегда всем сердцем уважающего Тебя
Вл. Соколова[304].
Вряд ли Маннергейм мог существенно помочь Соколову – разве что какой-то суммой денег и добрым словом. Ответил ли он на предсмертное послание бывшего своего «белгородца», корнета Дашкевича[305]? Можно лишь предположить, что это бескорыстное «признание в любви» должно было тронуть его и не осталось без ответа.
А. Дашкевич – Г. МаннергеймуSalle 20
hopital Brugmann
Bruxelles
19/25 апреля 1928 г.
Ваше Высокопревосходительство!
Много раз мне хотелось Вам написать, но старый корнет не осмелился беспокоить письмами своего Генерала, Командира Корпуса.
Перенеся за этот год 4 тяжелейших операции (желудка и кишечника), лишь ухудшивших мое подорванное войнами и тяжелой жизнью здоровье, я умираю.
Жить осталось недолго.
Пользуясь правом умирающего, я хочу сказать Вашему Высокопревосходительству мои прощальные слова как любимому и искренно уважаемому начальнику.
Вы, Ваше Высокопревосходительство, оставили по себе очень светлую память в 12-й кавалерийской Дивизии, и в частности, в нашей маленькой семье Белгородских улан.
С искренним теплым чувством вспоминали Вас и во время Гражданской Войны, и в Галлиполи, и на Албанской границе. Вспоминаем и теперь.
Прощайте, Ваше Высокопревосходительство.