– Да, – подтверждает Лили. – Заживем.

Джесси и Лили выходят из сарая. Пес Джоуи возвращается, запыхавшись, с кроликом в пасти. У кролика сломан хребет и течет кровь, но он все еще жив. Пес бросает раненого зверька к ногам Джесси. Джесси подбирает одну из тяжелых железяк, что все еще валяются у входа в сарай. Лили заставляет себя не отводить глаз, когда Джесси поднимает свое орудие и с размаху бьет им по черепу кролика. Кровь орошает траву.

Джесси находит чембур для кобылы и сажает Лили ей на спину. Она держится за гриву, а Джесси ведет лошадь, и они медленно бредут по полю. Жеребенок трусит следом за ними. Пес убегает вперед, вынюхивая кроликов. Джесси заводит лошадь в лес, где солнце подсвечивает только распускающиеся первоцветы, и Лили говорит:

– Я мечтала обо всем этом – и о пушинках чертополоха, и об аромате весенних цветов. В Лондоне ничего такого нет.

В лесу очень тихо. Кобыла выбирает едва заметную тропу через валежник, и до них доносится стук дятла. Они останавливаются послушать, и Джесси говорит:

– Я постараюсь сделать ключик для твоей механической игрушки, но это все-таки очень странный подарок – существо в неволе, когда вокруг и так громко поют птицы. Как тебе пришло такое в голову?

Лили медлит с ответом. Ей хочется признаться: «Выйдя из Свэйти, я в каком-то смысле так и осталась в неволе и всегда там буду». Но вслух говорит лишь:

– Кажется, Нелли не понравилась клетка, да? Это была ошибка. Можем продать ее в деревне на рынке.

– Да, – говорит Джесси. – Думаю, так будет лучше всего. Обменяем эту рухлядь на пару унций щербета или катушку ниток, а?

Они выходят из леса и идут мимо высокого стога сена, аккуратно сложенного из прошлогодних колосьев пшеницы. Часть поля все еще покрыта серым жнивьем и дожидается вспашки, и Лили поражена тем, сколько здешней земли приходится на мощь одного-единственного человека. Она переводит взгляд на Джесси, который держит чембур. Поверх его кудрей нахлобучен старый картуз с разлохматившимися краями, и ботинки его облеплены грязью, и все это волнует Лили, но какие именно чувства она испытывает, сказать пока не может. Горечь или жалость, но, может, и нечто иное – что-то вроде давней привязанности?

Они приближаются к тракту на Свэйти и выходят на ухабистую просеку. Возле зарослей шиповника они останавливаются, потому что оба слышат звук, который невозможно ни с чем спутать.

– Экипаж с двойкой, – говорит Джесси. – Такие здесь редко проезжают.

Лили вцепляется в гриву лошади. Джесси обхватывает жеребенка за шею, чтобы тот не выскочил на тракт, под колеса экипажа, и они стоят и ждут. Шерсть у пса встает дыбом, и он начинает лаять. И тут Лили пронзает мысль: «Надо убежать и спрятаться, надо убежать и дождаться темноты, а потом вернуться на станцию…»

Экипаж с двойкой уже совсем близко. Лили неловко слезает с лошади и убегает в сторону невспаханного поля. Джесси зовет ее, но она бежит и бежит: она знает, почему здесь этот экипаж. Она знает, что ферма «Грачевник» оказалась слишком близко, оказалась местом, где Сэм Тренч нашел ее без труда, и вот теперь он здесь, он взял какой-то старый экипаж, и тот скоро свернет на просеку и будет ехать по ней, пока не остановится у нового фруктового сада, и Сэм, в своем цилиндре и тяжелом пальто, которое он однажды на нее накинул, выйдет из кареты на молодую траву, и будущее ее исчезнет. К ночи она уже будет в тюрьме.

Лили стоит за дубом на небольшом возвышении, и ей видна живая изгородь на другой стороне тракта на Свэйти. Она обхватывает руками дерево и прижимается щекой к шершавой коре. И ее глазам предстают серые лошади, возница в черном, большой экипаж, который скрипит и раскачивается на своей оси. Она ждет, когда возница натянет поводья, чтобы свернуть влево, на просеку, и понимает, что убегать бесполезно.

Мешок с ее вещами лежит в ее старой комнате. Нелли очнется от сна, поприветствует суперинтенданта и скажет: «О да, она вернулась. Девочка, которую мне пришлось отдать обратно. Она скоро придет. Я подзабыла, как ее зовут, но я всегда ее любила. И теперь она будет обо мне заботиться». И Сэм Тренч покачает головой и скажет: «Звучит неплохо. Но этому не бывать».

И тут экипаж проносится мимо. Лили все стоит, вцепившись в дерево, и смотрит, как он уезжает прочь. Экипаж скрывается за поворотом тракта, и его больше не видать, шум его затихает, а потом и вовсе растворяется в воздухе. Лили ждет. Теперь она слышит только собственное дыхание. Джесси снова зовет ее, и она медленно возвращается к нему.

– Прости, – говорит она. – Иногда я сильно пугаюсь. От всяких неожиданных вещей. С этим трудно справиться. Такой была жизнь в Госпитале для найденышей: мы жили в постоянном страхе.

Она говорит, что хочет увидеть пруд. Джесси помогает ей снова взобраться на кобылу, и она чувствует, что все еще дрожит, но Джесси об этом не заговаривает. Когда они добираются до пруда, лошадь склоняет голову, чтобы попить, и жеребенок тоже пьет, и пес Джоуи прыгает в воду и плывет туда, где гуси лениво выписывают круги на воде, и те начинают гоготать и хлопать крыльями, и торопливо перелетают на дальний берег пруда, туда, куда ивы свешивают свои крошечные желтые сережки.

Не дожидаясь пса, который занят купанием, они обходят дом с другой стороны, где по-прежнему стоит колодец, наполовину заросший плющом. Лили уже спокойна. Она слезает с лошади и подходит к колодцу, опирается руками на его каменный край и вспоминает, какой он на ощупь. Еще она вспоминает, как до позднего детства верила в историю о мальчике без имени, лежащем там, внизу, в темноте. Когда же вокруг нее сгустились невзгоды, она принялась убеждать себя: «То не мальчик сидел в ледяном колодце, где ему нечем было дышать, то была девочка, то была я, ибо такой и стала моя жизнь: затхлым и тесным местом, из которого невозможно сбежать».