Чистое поле с беспредельными далями и богатырь, вооруженный острым мечом, на быстром коне — вот символический образ ума. Все должно расступаться перед ним. И притесняет ум только притеснителей.
Естественно, что «теснимые» не могут испытывать особой нежности к «притеснителям» и противодействуют им как могут. Конечно, об открытом бое, о честном поединке врагам ума мечтать не приходится. Но зато насчет житейских хитростей и арривизма с ними никто не сравнится. Тем более, что с ними всегда заодно гетевская ведьма, безапелляционно устанавливающая от века действующий закон всех «академий» в мире:
(В переводе Холодковского)
Хитрость, как правило, прибегает к лицемерию, к святошеству, к маскам благонадежности — все это более или менее удачно, но уму ничего не стоит срывать маски хитрости и открывать убежища и притоны своих врагов. И если он сравнительно редко делает это, то по врожденному чувству брезгливости, а то и по специфической «лени ума», которая мешает ему заниматься пустяками и тратить свои силы на бабьи вздоры. В «Герое нашего времени» с блеском показано такое столкновение Печорина-ума с Грушницким-хитростью, круглым и скучным дураком, однако похваляющимся зарезать своего противника ночью из-за угла, — и это по той причине, что «ы.и
Так же, как и горячее солнце летней поры юга, ум отнюдь не «хитер» и не слащав. Ум — не дешевый рационализм «для парикмахеров и горничных» из какой-нибудь «Литературной газеты» или энциклопедии... От него пахнет солью моря и пряной горечью горных трав и полыни. А это далеко не всем по вкусу, особенно из тех, кто воспитал свой вкус на лакричных конфетках, считая их почему-то «картезианством» и «латинским умом» и пристегивая еще сюда «Аристотеля», препарированного под «томизм»... Все они ищут не истины, но удобной и безопасной социальной педагогики, когда это нужно, проводимой мерами гильотинной резни, чекистских расстрелов и массовых, многомиллионных ссылок и казней «в порядке статистики» и по канцеляриям всевозможных стран. Оно и понятно: самый обыкновенный человек с умом и сердцем — это слишком сложная механика для их прямолинейного рационализма, который не только ничего общего не имеет с умом, но по всем пунктам ему противоречит, особенно когда это ум высшего типа или, в особенности, тот ум, который связан органически с сердцем, с любовью. У тех, кто гонит Чацкого и ненавидит Логос IV Евангелия, все выворочено и перевернуто вверх дном: каменное ледяное безлюбовное сердце диктует свою злую человекоубийственную и всегда глупую волю горячечной голове, охваченной «передовыми» уродливыми идейками, в огромном большинстве случаев социально-политического характера, ибо социальный вопрос и политика так легко заимствуется из дешевых газетин и книжонок, безразлично какого направления, — лишь бы только от читателя не потребовалось собственное серьезное и глубокое размышление за своей свободной ответственностью. Здесь революция и реакция соперничают в пустоте и ничтожестве голов и полярной стуже сердец... Давно уже подлинное христианство подменяется слащаво-общедоступной его подделкой или же схоластическими упражнениями в тоже поддельных «тонкостях» — совершенно как в «диамате», против чего и восстал в свое время Паскаль.
Удивляться ли теперь тому, что придуман «принцип наименьшего усилия» и приложен, главным образом, к философии, относительно которой хотят, чтобы она была мышлением о мире согласно принципу «наименьшей траты психической энергии». Совершенно ясно, что идеальный случай такого эмпирио-критического позитивизма состоит в том, чтобы вовсе не мыслить, не читать и не рассуждать — и запрещать это другим... Вот она и готова — трагедия Чацкого! И притом не только в пустейшем салоне.
Это происходит также в академиях, лабораториях, библиотеках... А уж о кабинетах министров лучше и не говорить. Поэтому и возникает страшный вопрос: да кто же, собственно говоря, убил Столыпина и чьими руками? Ибо ясно, что он всем без исключения досадил умом, честностью, волей... И прежде всего — умом...
То же самое придется сказать о ссылке и смерти такого «рыцаря без страха и упрека» в отношении революции и коммунизма, как «федоровец» Валериан Муравьев, — не говоря уж о массе убитых и замученных ученых и «спецов», не за страх, а за совесть преданных революции и коммунизму. Ясно все:
У истории есть своя тема, которая спасает от
Иногда такими лицами оказываются очень ничтожные субъекты, собирающие вокруг себя толпы, падкие до дутых, дешевых «знаменитостей». Легкомыслие бессмысленных толп, предпочитающих Варраву Христу, не раз бывало предметом художественной или философской трактовки. Дурной иррационализм мелкого мещанского псевдо-«мессианства» отлично осмеял Тургенев («Два четверостишия» — Юниус и Юлиус). Совершенно напрасным трудом оказываются поиски смысла в том, например, что какой-нибудь ничтожный писака, «насаганивший» повестушку, или романчик, или музыкальную ерунду, вдруг становится «знаменитостью», прославляется на всех углах, а подлинно гениальные творцы новых ценностей гибнут от нужды в безвестности. Для нас важно то, что вся история человечества переполнена подобного рода «конвергенциями» и «дивергенциями».
Конечно, в смысле еврейском или индусском Греция не была страной с мессианским призванием, ее призвание — иное
Трагедия Чацкого — это сжатая в общей формуле трагедия всякого мессианства, начиная с Того, Кто посылает в мир «мудрецов и пророков», и кончая самими этими «мудрецами и пророками».
В мир они приходят неузнанными, так сказать, «инкогнито», да и как могло бы быть иначе? Ум и самореклама, особенно же сердечный ум и самореклама, никак не совпадают, да и совпасть не могут, так же, как самый подлинный, то есть сердечный, ум никак не совпадает с шумом, который «выглядит» глупо, даже идиотски... Конечно, здесь речь идет не о трубе архангела, от которой загораются небо и земля, но о том шуме и треске, которыми сопровождается то, что мы назвали как-то «обратной алхимией», дурной алхимией превращения золота в свинец, что и случается всякий раз, когда высокие ценности захватываются толпой или людьми толпы, «человеком улицы»...
«Верь ты мне, о друг оглушительного шума, что наши самые великие — это самые тихие часы».
Шум и скандал поднимают не «Чацкие», но их враги, которые «подобно псам, лают на то, чего не понимают» и «подобно ослам, предпочитают солому золоту» (Гераклит). Это подобно также петуху старой, как мир, басни, у которого в постоянной немилости жемчуг: «зерно ячменное», видите ли, «не столь видно, да сытно»... Словом, хорошо известные рацеи шестидесятников.
Совершенно естественно, что чекисты XX века почувствовали в шестидесятниках своих прямых предков по всем своим культуроборческим и человекоубийственным мерзостям и возвели их в ранг «святых отцов Октября». Доказать это более чем легко, да и неоднократно было доказываемо как автором этих строк, так и другими исследователями и мыслителями.
Но это — тема, требующая специальной статьи.
Р. Плетнев
А. А. Чацкий в «Горе от ума» Грибоедова