– А ты красивая, Рената. Знаешь, если бы не одна девушка, я бы в тебя, пожалуй, влюбился.

Смуглое лицо слегка дрогнуло, на малый миг, словно от порыва ветра.

– Выходит, я хуже?

Воспитанник Карла Ивановича еле сдержал улыбку. Раз – и заговорила. Не больно? И ответил от чистого сердца:

– Ты не хуже, Рената. Ты такая же крылатая, как и она. Но все приходит в свой час. Однажды нас выстроили на летном поле. Пять планеристов, пять мальчишек. Ранцы мы уже видели, и очень ждали первого полета. И появилась она… Собственно, и все, больше для счастья мне ничего не нужно.

Рената ничего не ответила. Взялась за стальной дверной рычаг, потянула на себя…

– Есть потрошение, а есть допрос, – объяснил как-то куратор. – Первого никто из нас не выдержит. Начинать следует сразу, не теряя ни минуты. Сначала слова, чтобы ты растерялся и утратил веру, а потом боль – без перерыва, без малейшей паузы, до результата. Так работают профессионалы. Чиновники и просто любители делают одну и ту же ошибку – дают арестованному прийти в себя. А дальше начинается поединок. Некоторые думают, что главное – заставить человека заговорить. Тоже ошибка, разговор превращается в диалог. Следователь забывает, что он тоже человек.

– Как у Ницше, – рассудил Лейхтвейс. – «И если ты долго смотришь в бездну…»

– «…То бездна тоже смотрит в тебя», – подхватил Карл Иванович и улыбнулся, что случалось не слишком часто. – Ваши соотечественники все сформулировали в одной емкой фразе.

Николай Таубе кивнул:

– Помню. Не верь, не бойся, не проси.

Во сне было небо, солнце и любимая девушка – совсем рядом, только протяни руку. Они летели над ослепительно-белыми облаками, похожими на несомые ветром паруса. Земля далеко, и о ней не хотелось думать.

Ладонь инструктора Вероники Оршич затянута в черную тяжелую перчатку, словно в латную рыцарскую рукавицу. Лейхтвейс понимал, что никогда не коснется ее пальцев, не скажет ничего, даже не намекнет. У синеглазой своя жизнь, такая красивая, как она сама, и в этой жизни ему, мальчишке-эмигранту, нет места. Но это почему-то не огорчало, напротив, придавало силы. Он тоже небесный рыцарь. Слова не нужны, если ты способен на большее. Вероника старше, умнее и опытнее, она – синь от небесной синевы. Но когда-нибудь они встретятся над облаками на равных.

Полет был бесконечен, словно жизнь. «Тебе совершенно не за что умирать…» Есть! Только умирать нельзя, он лишь в начале пути. Дон Кихот, странствующий идальго, вызвал на бой ветряную мельницу – и проиграл. Он, Лейхтвейс, проиграть просто не может, хотя у его мельницы крылья из острой стали.

Солнце светило ярко, небо казалось бездонным, и первый подвиг был еще впереди.

Он победит.

– Призраки! Мертвецы! Ламии! – холеные ладони подесты плавно взметнулись к потолку. – Ужас и дикость! И в таком месте мне выпало служить Отчизне! В Риме не хотят понять, что здесь до сих пор царит самое настоящее Средневековье. Дорогой синьор Руффо! Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от тех, кто распространяет этот яд!..

Джузеппе Гамбаротта, тяжело шагнув к письменному столу, безошибочно извлек из стопки папок нужную.

– Сюда я складываю все подобные байки. Жаль, братьев Гримм уже нет в живых! К сожалению, все эти сказки про местную нежить далеко не безобидны. Человек исчезает, и дюжина свидетелей готовы подтвердить, что его увела с собой Белая Градива. И как прикажете его искать, если сам синьор бригадир охотно такое пересказывает? А ведь образованный человек!..

Князь внимал, не перебивая. Он здесь гость, главное же, до заветных шести часов пополудни оставалось еще целых четыре минуты. Радиоприемник, новенький немецкий «Телефункен», скучал на столике возле окна.