– Отдай мне камень, девка, не глупи. Я сделаю всё, что ты захочешь. Хочешь, я отпущу вас с Демьяном? Вы сможете уйти отсюда вместе, вы ведь об этом мечтали?

– Не слушай ее, Анфиса, – сказал мне Демьян.

Я взглянула на Улиту и покачала головой.

– Устин сам отдал мне Первую слезу. Он вырвал её из своей груди голыми руками, – сказала я с горечью в голосе, – он сам захотел остановить тебя, Улита.

– Ты… Ты видела моего сына? – голос ведьмы дрогнул.

Я кивнула.

– Он устал, Улита. Ты и его заточила в тюрьму, только его заточение ещё более ужасное, чем заточение Демьяна, – тихо сказала я.

Ведьма рухнула на колени, опустила голову и замерла так на время, прижав обугленные пальцы к губам. Казалось, она только сейчас поняла, что натворила со своими собственными детьми.

– Кидай камень, Анфиса, не медли, – вдруг сказал Демьян, но я ждала, мне хотелось, чтобы Улита как можно острее прочувствовала свою вину, мне хотелось, чтобы её сердце раскололось от боли и разочарования.

Но когда ведьма подняла на меня своё лицо, то в её взгляде вместо боли читалась лишь ненависть.

– Не доросла ты ещё, паршивка, чтобы тягаться с ведьмой Улитой! – злобно пробубнила она. – Думаешь, я поверю твоему вранью? Как бы не так!

Подняв руку, она замахнулась в мою сторону кулаком. Но тут Добрый соскочил со своего места, одним огромным прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от ведьмы, и вцепился ей в руку. Старуха взвыла от боли, вцепилась в пса второй рукой, что-то пробубнила сквозь зубы, и Добрый сразу же обмяк и повалился замертво на землю. Из пасти пса потекла густая тёмно-алая кровь.

Я задержала дыхание, сжала зубы так сильно, что челюсть хрустнула, а потом размахнулась и бросила Первую слезу. Сияющая голубая капля ударилась о камни и разбилась на тысячи прозрачных осколков.

На минуту, показавшуюся мне вечностью, над Мёртвым озером повисла тишина. Она тяжёлым покрывалом ложилась на плечи, клонила нас с Демьяном к земле. Улита сидела на прежнем месте, опустив руки по швам, склонив голову на бок. Её лицо побледнело, и на нём застыло безразличие.

Я почувствовала, что задыхаюсь: воздух стал слишком влажным, превратился в кисель, его было неприятно и тяжело вдыхать. А потом вода в озере вдруг вспенилась, забурлила, словно кипяток, поднялась высоко вверх и разверзлась, обнажив илистое дно. Вокруг повисли мелкие и крупные капли воды, а по образовавшемуся «коридору» на поверхность медленно выходили утопленники, едва передвигая свои распухшие от озёрной воды ноги.

Вид мертвецов внушал ужас: зелёная гниющая кожа, покрытая волдырями и струпьями, выпученные пустые глаза, распухшие чёрные губы. Вода текла по их лицам и обрывкам ткани, которые раньше были одеждой. Я попятилась от страха, прижалась к Демьяну.

– Не бойся, Анфиса, это всего лишь загубленные души, они не представляют опасности.

Мертвецы приближались к нам, но едва ступая на берег, они бледнели и таяли в первых лучах рассвета, становились туманной дымкой, которая поднималась вверх над озером. И чем больше их выходило из воды, тем гуще становился туман.

Улита безразлично смотрела вдаль. Она на глазах скрючивалась, сохла, оседала к самой земле. Но когда она увидела последнего утопленника, вышедшего из озера, губы её задрожали, искривились, а из глаз выкатились слёзы. Это был её Устин, и ведьма пролила последние слёзы по нему.

Устин, на груди которого зияла огромная рана, подошёл к матери, взял её за высохшую руку и повёл к лесу. Когда яркий луч восходящего солнца озарил их спины, Улита и Устин растаяли в воздухе, превратившись в густой туман.