— Какой он красненький! Он — золотой!.. Почему? Считай!
Этот песочек перенесен сюда экскаватором. Затем его перелопатил другой трест — дорожники, которые рыли траншеи, сейчас его начинают ворошить озеленители… Прикинь стоимость кубометра песочка. Не золотой ли он?
Ермаков вернулся на свое место, спросил уже со свирепыми нотками в голосе:
— Удим дальше, Иваныч! — ткнул большим пальцем на портрет за своей головой. — Он-то что думает? Аппарат в руках — У каждого в голове Счетная Палата. Делают, что надо. По науке. Да вот беда: чиновник на Руси подстреленный, пуганый. На всю жизнь пуганный, он начальству в рот смотрит… Много у Никиты высмотришь?
Ермаков уж едва не рычал. Густо багровея, он дернулся всем телом, словно подсекая леску, которую, по его словам, чуть удлинили. Вот тебе рыбка поглубже…
— Видишь, что теперь показалось над водой? — Он взглянул куда-то под потолок.
Игорь пожал плечами..
— Не видишь?! Мимо не раз прогуливался. Москва, улица Горького. Красавец дом, и внутри одни красавцы. ГОСПЛАН! Прямо у Никиты под рукой. Он тянет леску, что думает? Спроси у них — не ответят: государственный секрет. А какой тут секрет?! Госплану доверено спланировать годовой фонд зарплаты. Может он спланировать меньше прошлогоднего?.. А в прошлогодний-то все «приписки» и «намазки» вошли чохом. Вся наша еб…волевая экономика.
Постиг иль нет, летчик-налетчик? Все сталинские чудеса в решете, куда девались? Их в кремлевскую стену не замуруешь. Они — премудрым Госпланом ЗАПЛАНИРОВАНЫ. Для этого он и существует. Запланированы наперед… И на год, и на пять лет. Так и ползет — тянется.
В тресте говорят, «Ермак все может». Игорь почти уверился в этом. И вдруг…
Игорь ощутил и растерянность, чувство досады, почти жалости за этого недюжинного человека, который, оказывается, немощен в самом главном — в деле, которому он посвятил свою жизнь.
— Разуй глаза, Иваныч! Я бы кепки срывал, ежели это Госпланом не было б запланировано?! Запланировано и кое что почище! В горячую минуту все можно… Бывает стены построек падают на головы рабочих-строителей… Рушатся не от труб иерихонских. За библейскую старину тут не спрячешься!.. Тюрьма нам за это? Утвержденный властью план выполнил — все простят. Победителей не судят. План-план, любой ценой. Даже кровавой! А уж кепке-то цена копейка!.. Тянем дальше?
Игорь в досаде пожал плечами.
Вы человек, казалось мне, такой независимый, — а на поверку всю жизнь зависели от Силантия, от Чумакова… Вы у них в кулаке! На посылках у «королей каменной кладки»! Вам не Госплан помеха…
Ермаков не заговорил — он закричал, словно в борьбе, до которой он был так охоч, ему заломили руку:
— Аах ты! Не на Госплане свет клином сошелся? Идти выше?! Ждут тебя там, как же! Исстрадались, ожидаючи… — Ермаков оборвал себя на полуслове. Он отнюдь не собирался упоминать при Некрасове серое, с огромными окнами здание ЦК КПСС на Старой площади столицы, которое сам некогда восстанавливал.
«Что еще приоткрыть ему, романтику, так его и этак!» — думал он в ожесточении.
— Самую неподъемную опорную, пусть и гнилую, корягу недавно на Президиум ЦK вытягивали. Твой разлюбезный Никита, говорят, охрип, втолковывая, что по старому жить нельзя… А где у него старое — где новое?. Молотов, у него вся жопа в сталинских ракушках, в штыки пошел. Не созрели, де, условия… А ты, дорогой ты наш хрущевский подкидыш, машешь кулаками — Он с трудом сдерживал себя. — Куда тебя несет? Поперед батьки в пекло? Поперед батьки?! — распалял себя Ермаков. — Мальбрук в поход собрался… За Шурку лупоглазого…»
Ермаков обрушился на Игоря, как обрушивался иной раз на прорабов, не помня себя, срывая накопившееся на сердце:
— Нигилист! Еретик, так тебя растак! — Он встряхнул головой, как бы соображая, что он такое сказал, потом, вдруг торопливо выйдя из-за стола, положил руку на плечо Игоря. — Газетные витрины, боевые листки, лекции о Луне и Марсе, молоко на корпусах… Перелопатил? Перелопатил! За то тебе, Игорь Иванович, земной поклон. Ну, и… — Он сделал рукой движение по кругу: мол, продолжай в том же духе. И снова не сдержался, вскипел: — Твое дело петушиное! Пропел — и все. Утро началось. Главное, не опоздай с «ку-кареку». Этого они не любят… Что? В армии на строгость, а у строителей на грубость не жалуются. — Он приложил свой обожженный кулак к груди.