Неудивительно поэтому, что дальние забросы ему удавались не часто, точностью бросания он тоже похвалиться не мог, варьировать нужным образом ведение блесны догадывался редко. И, тем не менее, он не всегда оказывался без рыбы.
Надо было найти место, удобное для бросания, чтобы, размахиваясь, не зацепиться спиннингом или блесной за ветки или скалу. Михаил решил пройти выше по Реке, к устью ручья, протекавшего в глубокой пади. Там над водой возвышалась пологая скальная плита. С нее он и сделал несколько забросов наискось и выше по течению, чтобы оно сносило блесну, как когда-то советовал Вадим. Первые забросы прошли впустую, что Михаил принял, как должное. Поэтому при следующем он удивился, когда почувствовал сильный рывок, но все же подсек без промедления и стал подматывать, с нетерпением глядя туда, где из воды на поверхность выходила леска. Рыба шла, отчаянно сопротивляясь, и удилище то и дело гнулось дугой. Наконец, он увидел мелькнувшую на поверхности рыбу, довольно большую, и подумал, что это скорей ленок, чем хариус или кто-то другой. Когда он подвел рыбу к плите, на которой стоял, стало видно, что это действительно ленок – красавец и удалец холодных сибирских рек, серебристый с тонкими красными кольцами по бокам на теле, мощный и непреклонный. Впервые он поймал такого на Енисее в устье речки Таловки, выше знаменитого Большого Порога, который они с Мариной все-таки прошли на своей байдарке «Колибри». Когда они предварительно просматривали Большой Порог с берега, Михаила только оторопь брала при виде стояков – нет, даже не стояков, каких-то вздыбленных водяных столбов и фонтанов, взмывавших в небо на высоту метров пяти и даже семи. Но то было под дальним левым берегом Енисея, а непосредственно у самого ближнего берега это все-таки были просто стояки до двух метров высотой, и он рискнул на спуск через порог вместе с Мариной, тем более, что она вдруг запела, правда без слов, мотив арии тореадора: «Тореадор, смелее в бой!» – еще из Бизе, а не из Щедрина-Бизе, как стало модно во второй половине XX века. Михаил привык находить в себе решимость для прохождения рисковых мест самостоятельно, без того, чтобы его стыдили или взывали к лучшему в глубинах его смущенной души, но здесь место было очень серьезное, а байдарка у них была самая легкомысленная – «Колибри», хоть и с фартуком. И потому, несмотря на свою решимость не делать обноса, как рекомендовалось и туристской литературой и памятными обелисками с портретами тех, кого взял Большой Порог, Михаилу долго пришлось бороться с сомнениями.
Кстати, Марина больше никогда и нигде не взывала к его смелости, как в тот раз. Наконец, просмотрев порог и наметив линию движения, он собрал волю в кулак и помог Марине устроиться в переднем люке «Колибри», предварительно заставив снять высокие сапоги. Сам он тоже разулся и заступил в воду, прежде чем отвалить от берега, в одних носках. Заняв свое место на корме, он сразу нашел ступнями педали управления рулем и развернул байдарку носом вниз. Он даже удивился, насколько лучше разутые ноги чувствовали, как управлять рулем. Больше он не разувался перед порогом нигде и никогда. Марину он еще порой высаживал из судна, как, например перед четвертой, пятой и шестой ступенями Иньсукского каскада на Кантегире или перед последним каскадом порогов на Улите. Но в Большой порог Енисея они вошли вдвоем, и теперь Михаил во все глаза смотрел, куда направлять нос байдарки и командовал, не обращая внимания ни на берег, мимо которого они проносились, ни на обелиски, и лишь после бешеной гребли, выскочив в нижний плес, уже на спокойной стремнине, Михаил дал выход своей радости и что-то прокричал. Вскоре после поворота Енисея влево они с Мариной пристали к левому берегу и выгрузились, чтобы остановиться на ночлег. Воды на дне судна оказалось на удивление мало, хотя байдарку и захлестывало поверх фартука в стояках. Радость от прохождения Большого Порога прямо-таки распирала его изнутри, и Марина, наблюдая за ним, тоже счастливо смеялась. В тот вечер она напекла много толстых лепешек-ландориков, которые не очень хорошо пропеклись. Наевшись их вволю, Михаил потом долго мучился тяжестью в животе, но все равно продолжал радоваться, что они прошли, а не обнесли порог, и потому, лежа кверху пузом на лапнике, он то постанывал, то вместе с Мариной смеялся, в том числе над собой, и эти два одновременно проявлявшиеся чувства боли от неумеренного поглощения сыроватого теста и радости от душевного подъема после успеха в Большом Пороге запомнились ему навсегда, как и сам колоссальной мощи порог, давно уже скрытый толщей воды, подпертой высотной плотиной Саянской ГЭС и невидимый теперь никому и больше незнаемый никем, кто не застал его в первоестестве. Да и этих – заставших – то – скоро уже не должно было остаться в живых – тех, кто с замиранием сердца смотрели на Большой Порог, содрогались от его оглушительного грохота и застывали от восторга и ужаса, глядя, как воды километровой ширины Енисея втискиваются в двухсотметровое русло порожного лотка, и, сходя с ума, взметываясь и проваливаясь, пролетают мимо, чтобы успокоиться там, где скорость течения Енисея становилась «всего» пятнадцать километров в час. Михаил с Мариной не переставали жалеть об этой утрате – как об утрате великого творения, которое лишь по великой глупости и неведению можно было допустить. Только после того, как канул в глубокую воду Большой Порог Енисея, Михаил смог представить, что сходной, хотя и меньшей потерей было исчезновение Днепровских порогов выше замечательно красивой арочной плотины ДнепроГЭСа, а еще – какую потерю причинят сами себе китайцы, стремящиеся переплюнуть Запад, утопив все великие пороги Янцзы и лишив потомков возможности знать это чудо, способное сильнее и благотворнее всяких технических достижений воздействовать на души смертных и на их умы.
К сожалению, по большому счету человечество всегда с готовностью отдавало рубль за пятак, лишь бы это содействовало приращению преходящих фактически и исторически сиюминутных удобств, где бы они ни развивали «цивилизацию» – в Америке, Швейцарии, России или Китае. Потери высшего порядка для осознания сути Разумнейшего Мироустройства, предпосланного появлению человечества, в расчет не принимались нигде.
Оттого-то Михаила и радовало, когда какой-нибудь претенциозный план преобразования природы, выдвинутый «продвинутыми умами» и в принципе одобренный властью, так и не осуществлялся. Об одном из них, нацеленном на переброску вод из бассейнов северных рек Печоры и Вычегды через Каму и Волгу в Каспийское море (чтоб не мелело), он впервые услышал от печорского речника-путейца, с которым разговорился на борту теплохода «ВТУ-324», по пути от станции Печора к устью Подчерья.
Погода стояла прекрасная (она надолго испортилась позже, когда они уже были на маршруте). Плоские и довольно низкие берега великой европейской реки уходили назад по мере приближения к цели. Слева по борту, в нескольких десятках километров на восток от Печоры уже замаячили остроугольные массивы Сабли и Неройки, а перед ними простиралась труднопроходимая заболоченная тайга.
Речной инженер ехал в верховья с какой-то инспекцией в связи с маловодьем, угрожавшим приостановить судоходство, и Михаил поинтересовался, как можно исправить положение.
– Дноуглубительными работами на перекатах, – ответил речник.
– А какие глубины должны быть?
– У нас гарантированный минимум – девяносто сантиметров при ширине фарватера пятьдесят метров. Пока еще держим.
– Да, я видел на сигнальных мачтах, – подтвердил Михаил, – где метр, где метр десять. Но все же многоставный плот недалеко отсюда на мель засадили.
– Верно, я было тоже забеспокоился, но как увидел, что он за обстановкой, так и думать о нем перестал.
– Углублять русло на перекатах, небось, дорогое удовольствие?
– Конечно, дорогое. Да сейчас и не поймешь, что тут вскоре будет. Тут ведь у нас немного повыше – около Усть-Вои собираются строить высотную плотину.
– Да ну? Для чего? Чтобы на всей верхней Печоре гарантийный минимум без землечерпалок держать?
– Не только на Печоре. Тут сразу еще и Вымь и другие притоки Вычегды перегородят. Для этого нужна плотина высотой в восемьдесят метров и длиной в четырнадцать километров.
– Ничего себе! Это сколько египетских пирамид? Штук сто пятьдесят по объему? Таких вроде в мире еще не строили!
– Да. Ну вот и представляете, какие тут будут глубины.? А нам из министерства речного флота велели представить перспективную заявку на дноуглубительную технику. Вот и думай тут, нужна она будет или нет?
– Обычная вещь. Строить будет одно министерство, эксплуатировать водные пути – другое. Ваше начальство полагает, что если будут строить, то долго, не одну пятилетку, а ему все это время надо обеспечивать грузоперевозки и лесосплав. Отсюда и требование заявки.
– Наверное, так, – согласился речник.