– А что будет с семгой? Выше плотины она, видимо, не пойдет, даже если построят рыбоподъемник, как на Волгоградской ГЭС. Осетровые там игнорировали его.
– А кто тут будет думать о семге? – махнул рукой речник.
– Как кто? – усмехнулся Михаил. – Начальство. Оно ее очень любит употреблять.
– А-а! Так начальству в других местах наловят, хотя печорская действительно считается самой лучшей.
Они замолчали, провожая глазами исключительно фигуральную и действительно красивую девушку из команды судна. Михаилу вспомнились ее слова, которыми она приветствовала их компанию на борту: «Такого парохода вы еще не видели»! Вскоре после того, как они отвалили от пристани, она переоделась из форменного в другой костюм, который, видимо, считала своим рабочим – узкая черная юбка, туго обтягивающая великолепные бедра и зад, темная блуза, замечательно воспроизводящая форму высокой, таранной соблазнительности, груди, черные чулки, туфли-лодочки на высоком каблуке.
– Кем она служит на борту? – спросил Михаил.
– Станком для экипажа, – коротко обронил речник. – А числится матросом.
Михаилу еще никогда не доводилось слышать слово «станок» в применении к женщине, занятой на сексуальной работе. Но от этого оно, пожалуй, только выгадывало в выразительности в сравнении со словами, которые всегда легко находятся в уме и готовы сорваться с языка. И действительно часто срываются.
– К нам сюда много прислали тунеядцев, – неожиданно добавил речник. – В Москве и Ленинграде им, видите ли, не место. Отдали нам.
Михаил подтверждающие кивнул. Кампания, которую власть именовала «борьбой с тунеядством», начатая восемь лет назад, выходит, еще не заглохла. Тогда из многих больших городов, не только из обеих столиц государства, повысылали «нетрудовой элемент».
Многим жрицам любви, заранее не позаботившимся обрести высоких покровителей, пришлось переехать на Север или даже за Урал. Впрочем, не только им – Иосифу Бродскому тоже.
– А чем они занимаются здесь? – спросил Михаил.
– Да тем же самым, что и прежде. Ворье – ворует. Фарцовщики —фарцуют. Алкаши – пьют. Женщины – сами понимаете, чем.
– А их заставляют поменять профессии?
– Заставляют, да что толку? Приходит такая с предписанием устраиваться на работу. Спрашиваешь ее: «Что умеешь делать?»
– «Да ничего, – говорит, – не умею. Кроме хера и шампанского в жизни ничего в руках не держала».
Это «кроме хера и шампанского» столь же крепко запало с тех пор в память Михаилу, как и «станок для экипажа». Впрочем, как и сожаление о том, что та самая безусловно искренняя красивая девушка с черными волосами и живым взглядом глаз, в чей адрес были сказаны столь явно определяющие ее статус слова, не может удостоиться в обществе более соответствующих ее богато одаренной натуре выражений. Не просто же она «станок» или держатель «хера и шампанского». В ней явно было много чего еще. Впрочем, тем и была во все времена неукротимо сильна проституция, что ею занимались далеко не только отбросы общества, но часто даже лучшие и привлекательнейшие не только по внешности, но и по уму, темпераменту, проницательности, умению себя вести так, чтобы навсегда эстетически запомниться мужчинам, представительницы прекрасного пола. Прекрасное влекло к себе всегда и везде. Часто даже в сфере платного секса. Или бескорыстного блуда, как, скорей всего, и было здесь, на борту теплохода «ВТУ-324». Может быть, именно из-за нее, из-за этой молодой потрясающей женщины, встретившей пассажиров многообещающим приветствием: «Такого парохода вы еще не видели!», которая проходила мимо дразнящей, но не вульгарной походкой, стуча по палубе туфлями на шпильках, в таких подробностях запомнился тот рейс по Печоре, разговор с речником, виды по берегам реки, ожидание трудной работы на обмелевшем Подчерье и многое другое. Даже странное название судна – и то не забылось. «324» – понятно, регистрационный номер. Но что представляло собой «ВТУ»?
Глава 7
Михаил решил отварить пойманного ленка. Он снова распалил костер, положил куски рыбы в воду и начал ждать, когда она вскипит. Нежное мясо не нуждалось в длительной варке. Заметив кипение, он всыпал соль и специи и вскоре снял котелок с огня. Дав ароматной ухе немного остыть и выпив для начала стаканчик кагора, он приступил к еде. Ленок был замечательно вкусен с тостами из черного хлеба, который Михаил поджарил на сухой сковороде. Потом он снова выпил чаю и стал ждать сумерек. Вдоль реки с верховьев тянул достаточно свежий ветер, чтобы гнус почувствовал себя неуютно. Самому же Михаилу в пуховике с надетым на голову капюшоном было хорошо и тепло. Ружье лежало у него на коленях, и сам он ощущал себя в таком положении каким-то подобием статуи, которая, однако, одушевлена и чего-то ждет. Поймав себя на этой мысли, он попытался понять, чего же он может – нет, не дождаться – просто здесь ждать? Прихода с наступлением сумерек сторожкого зверя? Но что было делать зверю рядом с биваком Михаила, от которого за версту несло запахом дыма? Появления ночных светил над головой? Пожалуй, ему хотелось увидеть звезды, но для этого пришлось бы долго ждать. Даже полюбоваться ночным видом реки было проблематично. Пока что освещение было сумеречным, а не ночным, видеть же что-то во тьме без Луны было невозможно.
Нет, скорей всего ему хотелось прикоснуться и приобщиться к неведомой, но безусловно существующей духовной субстанции, посредством которой, оставив тело, он смог бы перенестись духом и душой к Марине или принять ее дух и душу здесь, у себя. Увидеться с ней и с родными собаченьками, по которым тоже постоянно скучал как по малым детям – вот это ему действительно было нужно, но к тайне волшебных перемещений он, по грехам своим и запоздалости мистико-эзотерического развития, не был приобщен.