Вояки метались вдоль стен: вжик… вжик… вжик… Стекла и деревянные панели покрывались стремительной вязью символов. Клубящаяся за ближайшим окном тьма на миг отпрянула… и тут же приникла к стеклу снова, растекаясь черным половодьем. Безликие морды кружились сплошным водоворотом — мелькание, мелькание, проблески, тьма…
— Пшшш! — три артефакта осталось на запечатанной двери, через стекло и дерево поползла первая трещина.
— Пшш… — два осталось…
— Молодой человек, куда вы нас тащите! Что происходит — дайте же посмотреть! И вещи, вещи заберите!
Молоденький лейтенант-северянин не справлялся. Он волок старушенцию под руку, а она упиралась и все норовила пуститься в пререкания. Ковыляющий следом дед был красный от злости, и кажется, уже нацелился огреть лейтенанта тростью.
Я метнулась вперед, схватила вякнувшую бабку за высокую кокетливую прическу и под неумолчный визг втащила в мгновенно разомкнувшийся строй военных. Дед заорал и все-таки вскинул палку…
— Пшшш! — сгорел последний артефакт.
— Падай, Сигурд! — рявкнул командор. Лейтенант рухнул на пол. Пронырнувшая меж ногами вояк целительница схватила его за руку. Я плюхнулась на живот — проклятый кринолин, как же мешает! — и вцепилась во вторую руку.
[1] В буквальном переводе со степного означает «заткнись, погань»
Глава 6. Битва против безликих
Дверь взорвалась. Гул Междумирья вдруг смолк, сменившись глухой, непроницаемой тишиной. Осколки стекла и металла, черные от пропитавшей их тьмы, шрапнелью хлестнули по узкому коридорчику вагона… и начисто сгорели в поднятом навстречу силовом щите. Только старик с палкой так и торчал посреди вагонного коридора. Ринувшаяся в проход безликая морда приникла к его затылку. Глаза старика широко распахнулись — а потом их залила тьма. Щупальца черноты оплели его со всех сторон, и он канул в накатывающую тьму — только палка торчала еще пару мгновений, а потом исчезла и она, будто утонула.
Щупальце обвернулось вокруг сапога лейтенанта.
— Дзанг! — щит раскрылся, вылетевший из-под него сгусток живого пламени прокатился парню по ноге, он заорал, мы с целительницей рванули, щит сомкнулся, едва не отхватив лейтенанту пятку.
Тьма сожрала сапог и грянулась об щит. Растеклась липкой пленкой по переливающемуся багрянцем и песчаным золотом пузырю, вспыхнула и растаяла. Волна мрака на миг застыла, как цунами над прибрежным городом. Безликие морды мельтешили, будто клубящаяся пена.
— Я… я виноват, я… — выдохнул лейтенант.
— Нашел время! — обрабатывавшая его ногу целительница влепила ему подзатыльник. — В строй!
Мальчишка вспыхнул и похромал во второй ряд.
В первом плечом к плечу застыли командор-северянин и степняк. Растопыренные пальцы командора оплетала цепочка армейского артефакта — не маг, плохо. От артефакта разлетались огненные искры, сплетаясь с золотистыми, будто песчаными, струйками над ладонями степняка. Шаман, хорошо. Слабый шаман, плохо.
Темная волна по-змеиному качнулась — и взвилась к потолку вагона, норовя обрушиться сверху. Второй ряд вскинул руки — щит, достроенный серебряной изморозью и вихрем зеленых листьев, завернулся, накрывая нас куполом.
— А-ссшшшш! — темная волна отхлынула назад и снова ринулась на приступ.