Часть 2

— Шевелись, прима имперской оперы. — он дернул ее за руку, выволакивая на улицу.

— Я не… не прима! — она снова поглядела с ужасом, будто боясь, что теперь ее заставят петь оперные арии.

— Я пошутил! — северный мороз резко, до боли, вцепился в щеки, и он поднял воротник утепленной шинели, закрывая лицо от его злых укусов. — На приму ты не тянешь, голосок откровенно слабенький. Зачем только поешь?

— Есть хочу! — со злым, безнадежным отчаянием, выдохнула она. — И жить!

— Ну-ну, не щетинься! Прямо разъяренный котенок! — он фыркнул от смеха — девчонка глядела на него исподлобья, прижимая к себе корзинку с продуктами. — Сегодня ты и поешь… и выживешь! Пошли! — и взмахом руки велев следовать за ним, зашагал по улице к припаркованному под стеной мобилю. На мгновение подумал, как же будет издеваться над ним «безопасник», если девка попробует сбежать. Тогда ведь и правда пристрелить придется. Не пришлось. Мгновение за спиной было тихо, а потом раздались быстрый топот — двумя руками волоча здоровенную корзинку, она почти бегом догоняла широко шагающего офицера.

Он распахнул дверцу мобиля и взобрался на высокое сидение. Рыжая переминалась рядом — надо же, как отстать боится! Полковник перегнулся и подхватил корзину, предоставив девчонке карабкаться на соседнее сидение, пока он раскочегаривал мобиль.

Перевел вперед рукоять. Мобиль подпрыгнул, заквохтал как огромная курица. Поплевался паром во все стороны и покатил. Сейчас это чудо алеманской маго-технической мысли походило на чистокровного жеребца на королевском параде — хочется мчаться, лететь, а приходится тащиться еле-еле, повинуясь человеческой руке. Колеса подпрыгнули, полковник налег на рычаги всем телом, чтоб не позволить мобилю вертеться на скользкой булыжной кладке.

Девчонка настороженно молчала, время от времени косясь на него и тут же отворачиваясь, как испуганный зверек.

Окутанный паром от колес до высокой трубы парового котла мобиль вырвался из города. Мобиль легко обходил подводы, груженные обломками креплений и деревянных шахтных подпорок. Кристаллические грани ледяных торосов вдоль обочины слепили глаза, сверкая под застывшим в зените солнцем, а впереди, закрывая горизонт, вырастала громада Шахтной горы.

Мобиль мчался по дороге, пока гора не воздвиглась рядом ошеломляюще огромной стеной льда и снега. От верхушки и до подножья спускалась стальная лента врезанной прямо в склон рельсовой дороги. По ней с утра до вечера сновали юркие самоходные вагонетки с грузом угля и клубились султаны пара.

Не сновали. Полковник потянул рычаг на себя, притормаживая мобиль, и приподнялся на водительском сидении. На середине белоснежного склона зияло громадное черное пятно! Из рельсовой дороги был вырван кусок. Снег почернел от разлетевшейся во все стороны угольной пыли. Тут и там, колесами вверх, торчали разметанные взрывом вагонетки. Целые цепочки вагонеток, пустых и груженых, безнадежно замерли на рельсах по обе стороны разрыва.

Склон был покрыт копошащимися людьми. Кто-то пытался отогнать хотя бы нижние вагонетки назад, но те не двигались, будто их припаяли к рельсам. Другие пытались подобраться к разлому по мерзлому склону, затащив инструменты на тросах, но и это пока не удавалось…

Полковник глухо выругался, и сбросив ход до самого малого подъехал к регулирующему движение солдату.

— Что здесь такое, рядовой?

— Как всегда, местные, господин полковник! — вытянулся солдат, метнув в сторону девушки в мобиле неприязненный взгляд. — Этот их Тихая Смерть… — с ненавистью процедил солдат, и по чести, полковник не мог его винить. Партизаны не в его ведении, но даже он слыхал о Тихой Смерти. На счету постоянно ускользавшего от службы безопасности мерзавца было убийство командующего 3-й армии Северного направления и взорванный штаб 4-й Центрального. Исчезнувшая неизвестно куда колонна грузовых мобилей с оружием для Центрального фронта, и вот теперь еще Шахтная гора!