Мясо стоило дорого, а уж томаты были на вес золота — оставшиеся под Империей южные провинции больше не снабжали захваченный алеманцами Север, а чудо инженерной мысли, прогреваемые паром теплицы, до войны занимавшие целые кварталы на окраине города, растворились в пламени алеманских драконолётов. Уцелела лишь та, которую хозяин «Ледяной сини» предусмотрительно держал на заднем дворе ресторации. Там, у дверей теплицы, его и застрелили в первый же день оккупации — кинулся наперерез алеманскому солдату, собиравшемуся распахнуть дверцу к зябким кустикам томатов, и крохотным, но таким чувствительным апельсиновым деревцам. Пуля прошла ему сквозь грудь и уже на излете ударила в стекло, оставив за собой похожий на паутину узор трещин. На следующий день мэтр сам заколотил треснувшее стекло фанерой, то и дело промахиваясь молотком мимо гвоздя — то ли с непривычки, то ли от заволакивающих глаза слез. Но теплицу он сохранил — «Ледяная синь» должна была оставаться лучшей ресторацией Севера.

— Это что? — алеманец брезгливо, как кот лапой, покатал вилкой крохотные томаты по тарелке, и ткнул зубчиками в мясо.

— Стейк по-имперски. — невозмутимо ответствовал мэтр.

Зал затих. Смолки разговоры, потух смех немногочисленных компаний, прекратился стук приборов. Сидящие за разномастными столиками алеманские офицеры, не потревоженные буйством майора, на слова мэтра начали оборачиваться один за другим. Сидящий рядом с майором алеманский «безопасник» недобро прищурился…

— Уверен, господин майор уничтожит его с такой же легкостью и удовольствием, как доблестная алеманская армия истребляет отступающих в страхе имперцев! — недрогнувшим голосом закончил мэтр.

Мгновение в зале царила тишина… разлетевшаяся вдребезги от дружного, на весь зал, мужского регота. Хохотали все — компания молодых лейтенантов за сдвинутыми столами, парочка интендантов, что-то оживленно обсуждавшая над блюдом с рыбными закусками, и даже командир полка, деливший столик с подвыпившим майором. Громче всех, тряся могучим животом и похрюкивая, хохотал сам майор. Только «безопасник», третий за лучшим, «командирским» столиком, лишь позволил себе криво улыбнуться.

— Надо же! Выкрутился, волчий сын! — покачал коротко стриженной, похожей на капустный кочан, головой майор, и хлопнул ладонями, растворяя огненный шар. — Ладно, давай свой стейк! — он хищно вооружился ножом и вилкой. — Так и быть, уничтожу! Засуну, так сказать, вилку Империи в зад! — и с хохотом отполосовал кусок мяса ножом. Насыщенно-розовое на срезе, как лента невесты в девичьей косе, мясо запахло еще аппетитней, и со всех сторон послышались выкрики — господа офицеры тоже желали поскорее «вгрызться в мягкое подбрюшье Империи». Подавальщицы засуетились.

— Мммм… — майор положил кусок мяса в рот и закатил глаза, демонстрируя восторг. — Губами можно есть… Надо сказать, здешние дикари знают толк в мясе… чего нельзя сказать о музыке! — он ткнул вилкой в сторону небольшой сцены в конце зала.

Певица так и стояла там, прижимая к себе гитару, и не осмеливаясь пошевелиться.

— Вот скажите мне, господа-командиры… — сквозь набитый рот пробурчал алеманец. Крохотный томатик брызнул соком на крепких зубах маг-майора, и он принялся энергично жевать, с явным наслаждением прихлебывая пиво из кружки. — …почему эти их северные песни такие заунывные? Воют, воют… как волки в лесу!

— Разве у них есть повод радоваться? — полковник, довольно молодой, как и большинство алеманских офицеров, девять месяцев назад прорвавших оборону северных рубежей Империи, старался есть хотя бы аккуратно. Он полностью признавал право своих офицеров вести себя на покоренных территориях как им угодно — они заслужили это право отчаянным, самоотверженным трудом, пока готовились к войне, и отчаянной же храбростью, с которой шли в наступление, втаптывая имперцев в растопленный лед. Но считал себя обязанным подавать пример если не аристократических, то хотя бы пристойных манер. В конце концов, именно его офицеры, неважно, владеют они магией, или нет, происходят из мелкого дворянства, или родились в рабочем бараке, здесь, на покоренных территориях, станут высшей аристократией!

Осуждая зажравшуюся Империю, непристойно самим жрать как свиньи!

Так что он с легким неодобрением поглядел на шумно всасывающего пиво маг-майора… и наткнулся на пристальный, изучающий взгляд своего «безопасника».

— Нас не должны интересовать их радость, печаль, иные эмоции, равно как и любые другие нужды или потребности. — сухим, как мерзлая бумага голосом, процедил «безопасник».

Ну начинаааается!

Поддержание в личном составе приверженности алеманским идеям и ценностям входит в обязанности армейской службы безопасности, но… этот конкретный «безопасник» молодого полковника бесил: изматывающей занудностью речей и пристрастием к кровавым спектаклям с отнюдь не добровольным участием местного населения. Лучше бы он с такой же страстью за партизанами гонялся!

— Дело никчемных северных животных выполнять приказы и ежечасно благодарить за то, что они нам хоть для чего-то пригодились! — все тем же занудно-поучающим тоном продолжать цедить «безопасник», и не повышая голоса бросил. — Эй ты! Подойди сюда.

Певица на сцене судорожно дернулась, но не шевельнулась, лишь глядела на них огромными, широко распахнутыми от ужаса глазами. Блеклые веснушки на бледном лице проступили особенно ярко, будто все лицо девушки было обсыпано мелкими золотистыми зернышками.

— Господам угодно что-то еще? — мгновенно оказавшийся возле их столика мэтр склонился в почтительном поклоне. — Быть может, вина? У нас сохранились последние две бутылки красного с южных виноградников. Для особого случая! Прикажете подать? За счет заведения!

— Оуу! — маг-майор остановился — мясо оттопыривало ему щеку, он замычал, торопливо снова зажевал и закивал, кажется, пытаясь всячески одобрить две бутылки южного.