***
Заканчивалась последняя неделя августа и вторая неделя с того момента, как Борька расположился лагерем на том же самом месте, где он в последний раз видел Ваську в человеческом облике. Профессор Громов не обманул. Действительно, достаточно было дать телеграмму председателю Белоголову, и вот уже Михалыч в его команде. Но Борька не верил в магию какой-то там бумажки. Буквально перед его приездом председателя навещала Люда, именно это он и считал настоящей причиной его доброжелательного настроя.
Когда они с Михалычем сюда приехали, Борьку настигло разочарование: никаких видимых следов оставлено не было, значит, Васька не появлялся.
– Погоди, не суетись, дай-ка осмотреться, – и Михалыч начал почти ползать по земле. Минут через пять весело подозвал Борьку: – Вот видишь, а ты расстраивался, – на земле лежала кучка уже не свежего гусиного помета.
– Ну и что? Это мог сделать любой пролетающий гусь.
– Может и любой, – Михалыч потирал бороду. – А может и нет. Поживем-увидим.
И они прожили две недели в ожидании. Борьке пришлось отправиться на базу, где есть нормальная сеть, чтобы попросить у Громова отсрочку. Потому что сентябрь наступает уже завтра, а уезжать без результатов смысла нет. На удивление профессор тут же согласился продлить командировку еще на месяц. Тем самым у Борьки появился запас времени, но ожидание томило. Скоро наступят холода, и гуси уже все улетят, ко всему прочему началась эта проклятая охота. Ох, как же она мешает! Нужно было добиться ее запрещения в этом районе. Но сейчас уже поздно. Впрочем, сделать бы это было, считай, что вообще невозможно. К тому же Васька мог обитать где угодно, хоть у самого Баренцева моря. Остается только надеется на то, что он жив и вернется именно сюда.
Единственной отрадой в это безрадостное для него время была Янаби. Борька теперь уже не забывал ее точное имя. Это для русских она была Яной, а в семье все звали только Янаби. Мирзо не дал согласия на брак. Не отказал, но и не дал. Борьке сначала показалось, что главную роль в этом сыграла разность национальностей, а отсюда и разность обычаев и привычек. Но в последствии он узнал, что жена у его сына русская, это давало надежду. А Яна уже гораздо позже, когда они приехали сюда, рассказала, что папа просто не хочет для нее такой жизни, какая была у него. Он знает, что Борька еще не определился в этой жизни, в смысле у него есть кое-какие недоразумения с законом. Он не хочет таких же мытарств для нее, какие пришлось пережить ему с мамой. Но, спустя пару минут, она добавила:
– Но папа знает, что такое любовь, поэтому сказал, что ты достоин меня, и не будет нам мешать. Ты ему тоже очень нравишься. Очень! – и нежно поцеловала Борьку в губы.
***
Я летел в первых рядах. Граф уверенно тянул нас на запад. Этим путём он пролетал уже много раз, и все доверяли его памяти. В нашей массе было более трёх сотен птиц. Кроме того, в пределах видимости гусиного зрения можно было наблюдать ещё несколько косяков, которые летели позади, но всё же держались на виду. Наверняка, многие из них каким-то своим внутренним чутьём осознавали, что нас ведёт сам Граф. Впрочем, наш легион был самым большим, может быть, поэтому он внушал уверенность. С каждым днём, точнее после каждой ночёвки, состав увеличивался на несколько десятков. Многие стаи присоединяются к нам. И на место зимовки мы прилетим огромным полчищем размером более тысячи голов. Это самый безопасный вариант быть в числе такого большого сборища с опытнейшим вожаком.
Далеко внизу проползали знакомые озёра, болота, луга, мелкие кустарники. Я также замечал редкие становища рыбаков и охотников. Охота открылась около месяца назад, а значит, нужно держаться как можно выше и как можно реже делать остановки. Поэтому нам предстоят долгие перелёты, возможно, пройдут целые сутки прежде, чем мы остановимся на отдых и приём пищи.
Я взглянул назад на Афродиту. Она летела, целиком сосредоточившись на полёте, окруженная своими птенцами. Птенцы были ещё слабы, чтобы держаться впереди, поэтому мать специально пристроилась ближе к середине, своим присутствием вселяя уверенность в детей. На меня она почти не смотрела. Воспользовавшись этим, я отвалил в сторону и понемногу стал отставать от стаи. Наконец, косяк улетел так далеко, что даже со своим зрением я с трудом различал их. Афродита, даже если прямо сейчас встрепенется, всё равно уже не сможет меня разыскать. А я летел назад, туда, где ждут опасности. Мне нужно во чтобы то ни стало вернуться. Мне нужен Борька.
Наконец-то, я добрался до того места, где весной стоял наш лагерь. Подлетая, увидел Борьку, а с ним еще группу людей. Снижаться сразу не стал, решил осмотреться. Вот и Сыроедов заметил меня. Я летал вокруг, а Борька, щурясь от слепящего солнца, внимательно наблюдал. Рядом с ним щипал травку гусь, привязанный за лапу к колышку, воткнутому в землю. Каким-то седьмым чувством я узнал его. Это был тот самый гуменник, которого я подранил весной. Именно этот гусь повлиял на мою судьбу. С ним Борька и проводил опыты. Уж не знаю, довёл ли он свои исследования до конца, но гусака точно вылечил. Тут же, под открытым небом, какой-то мужик (как выяснилось потом, это был Михалыч) копошился над котелком с варевом. Из одной из палаток вышла темноволосая черноглазая девица и подошла к Борьке. Он обнял ее, а она крепко прижалась к его плечу. Ну надо же! Это точно тот самый Боря Сыроедов, скромняга и трезвенник? Никогда бы не подумал, что у моего друга может случиться роман. Причем выбрал он себе весьма привлекательный экземпляр. Одной рукой Борька обнимал возлюбленную, а другой указывал на меня. Оба они улыбались. Михалыч одним глазом следил за мной, тоже не скрывая радость, а другим следил за похлебкой.
А я вдруг чего-то испугался. Неужели возвращения в прошлое? Из птицы обратно в человека? Интересно, сколько гуси живут? Лет двадцать? Вряд ли. Борька говорил, что это домашние, а в природе десятку проживёшь – считай, что повезло. Хотя Граф, прожил, думаю, не меньше пятнадцати. Вон он какой спокойный, чует за версту почти любую опасность. Или просто везучий. А может, он такой же, как и я, из человеков? Ха! Было бы забавно.
Моя стая удалилась, уже, наверное, на целые сутки, а я всё кружил над горсткой людей, внимательно и с надеждой наблюдающих за мной. Даль манила с неудержимой силой. Наверное, во мне давали знать о себе инстинкты перелетных птиц. Каждый год необъяснимая магия гонит миллионы пернатых в тёплые края, как их называют люди. И ни одна птица не может и не хочет этому противиться.
Впрочем, у людей ведь тоже всё в точности так же происходит. В моей памяти ещё свежи воспоминания, когда в редкие дни отпуска удаётся вырваться из клещей мегаполиса куда-нибудь на мнимую свободу, на осенний север. А там гуси, утки, лебеди… И такая тоска от зависти берёт, что аж зубы сводит. Рвануть бы с ними и больше никогда не возвращаться. Но слишком много якорей приковывает тебя к земле, а потом к работе, к родным. Но им не расскажешь, не поймут. Или поймут, но всё равно промолчат. Ведь многим из них тоже тоскливо от такой жизни. С южным отпуском всегда иначе. Наоборот, хочется приехать, рассказать, как было жарко, весело и пьяно. Пусть восхищаются тобой и твоей крутизной. А как же иначе? Ведь каждый мечтает о тёплом море и красивом отеле с коктейлями. Но найдутся и те, кто поздравит и даже громко восхитится твоим отпуском, но через пару минут потеряет интерес и вообще уйдёт подальше. Да что тут говорить – сам такой.
И вот жизнь подарила мне шанс вкусить этой перелётной жизни по самые уши. Ушей у меня, правда, нет. Ну, хорошо, от клюва до хвоста. Я птица. Самая, что ни на есть настоящая. У меня даже есть семья. Возможно, в следующем году некоторые птенцы ещё побудут возле меня и Афродиты. Афродита… Мда… С ней сложнее.
Она хорошая, преданная. К сожалению, тот лукавый взгляд, которым она пленила Черноклюва да, признаться, отчасти и меня, немного потух. Конечно же, этому есть оправдание: потеря мужа, потом материнские заботы, плен… Всё это неизгладимо не только для людей. Гуси, лебеди и многие другие виды птиц в последствии могут так никогда и не пытаться найти вторую половину. Настолько сильно горе для них. Афродита смогла. Впрочем, доля моего участия здесь велика, чего уж скромничать.
Но между чем, в сущности, я сейчас выбираю? Оставаться птицей или нет? Быть свободным или опять связанным обязанностями с общественным мнением? Честно признаться: птичьей доли я уже хватанул. Не такая она и беспечная, как может показаться, наблюдая за красиво летящим косяком гусей. И голод, и другие невзгоды порой приходится им испытывать. Но не это главное. Я всё же остался человеком и думаю как человек. Я знаю наперед, что принесёт завтрашний день, останься я гусем. Знаю, где мы будем кормиться, где ночевать. Их мозг ограничен примитивными по моим меркам действиями и желаниями. Я же рвусь к бесконечным приключениям. Тем не менее что-то меня держит. Может, дело в Афродите и в ставших родными гусятах? Впрочем, если я их оставлю одних, они и без моего участия смогут жить не хуже прежнего. Конечно, Афродите придётся найти нового гусака. Но ведь и я не собирался с ней спариваться. У гусят отец Черноклюв, он истинный гуменник. Конечно, многим зоологам непременно захотелось бы провести другой эксперимент, с моим участием. Но я не хочу становится подопытным кроликом. Впрочем, волею судьбы я уже им стал. И одному богу лишь известно, какие испытания и исследования предстоит мне ещё пережить, если вернусь к людям. Но и в шкуре гуся я оставаться тоже уже не хочу. А выбор нужно сделать прямо сейчас, вот в этот самый момент.