Поворачиваюсь к нему лицом и сажусь. Он улыбается игриво.

– О. Так вот оно что. Собираешься вознаградить меня за успешный маскарад кувырканьем в спальных мешках? Или хочешь таким образом попросить прощения?

Он выглядит смущенным.

– Нет, послушай, Дал – прости, Рэнди. Это вышло у меня случайно.

– Давай просто помолчим, – повторяю я. Снова ложусь и отворачиваюсь от него.

– Эй, все вы! – доносится до нас сквозь пелену дождя крик Конни. – Нам нужна помощь в разжигании костра, будем рады, если кто захочет выбраться из палаток под навес.

Жду и смотрю, а пойдет ли он. Если пойдет, я останусь. Если останется, я пойду. Он не двигается, но потом мы одновременно поднимаемся.

– Ты хочешь помочь разжечь костер? – удивляется Хадсон. Я щурю глаза. Мы ходили с ним в одни и те же походы, занимались одним и тем же под руководством Конни, но теперь, когда он знает, что я – театральный ребенок, то я для него всего лишь боящаяся дикой природы принцесса. И не поймите меня неправильно, я могу быть замечательной принцессой – я отлично выгляжу в тиаре, – но я умею делать все, что умеет делать он, и при этом оставаться принцессой.

– А ты что, думаешь, я не знаю, как это делается?

– Нет, – быстро отвечает Хадсон. – Пойдем поможем.

Я выхожу за ним под дождь, который с каждой минутой усиливается. Скоро мир вокруг станет невидимым.

Мы пробираемся по, к счастью, лишь немного пачкающей земле туда, где между деревьями натянут ярко-желтый брезент. Он большой, но все же недостаточный для того, чтобы укрыть от дождя всех, кто соберется около огня. Почва здесь песчаная, усеянная камнями, а брезент, похоже, натянули быстро, и он не успел промокнуть. Карл находится в середине сухого пятачка – выкладывает камни вокруг небольшой ямы. Рядом с ним – сухая и сохнущая древесина. Остальные стоят и смотрят на него, но кажется, большинство ребят предпочли остаться в палатках.

– Нам нужно еще камней! – кричит Карл. И я бегу под дождь, прочь от Хадсона, чтобы найти эти самые камни. Моя одежда быстро промокает, ботинки становятся холодными и расхлябанными. Земля здесь – сплошная грязь, и, должен признать, я недостаточно осмотрителен. Из-за дождя все перед глазами расплывается, и я чувствую, что земля пытается засосать мои ботинки, и, шагая вперед, стараюсь поднимать ноги как можно выше… а затем с таким же усилием опускаю их. Может, я делаю так потому, что это помогает, если ты злишься. А я злюсь. Злюсь на Хадсона за его слова, злюсь на себя за мой идиотский план, злюсь на погоду за дождь, на весь мир, потому что нам приходится жить в одной палатке, и опять на Хадсона за его странный легкий флирт. К чему это было?

И, может, потому, что я так охвачен злостью, я теряю осторожность и соскальзываю в канаву. Канава неглубокая, но края у нее скользкие и грязные, и, очутившись на дне, я спотыкаюсь о корень и падаю. Я не слышу ни треска, ни щелчка, но что можно услышать под таким ливнем? Знаю лишь, что мне больно. Очень. Мои слезы перемешиваются с льющимся дождем. Сажусь и пытаюсь встать, но тут так скользко, и нагрузка на поврежденную ногу причиняет мне сильную, пронзительную боль. И я понимаю, что очутился в безвыходном положении.

– Помогите! – кричу я. Но из-за дождя мне опять ничего не слышно. И я сомневаюсь, что кто-то слышит меня. Так я и умру под дождем, в канаве. Хадсон вернется в палатку, меня там не окажется, и он решит, что я потеснил обитателей какой-нибудь другой палатки, а может, ему будет все равно и он обрадуется, что я ушел, и никто не скажет Конни, что я потерялся, и я просижу здесь под дождем всю ночь, утопая в грязи и умирая от переохлаждения. И я уже чувствую, что весь дрожу.

– Помогите! – пробую я еще раз.

– Привет? – доносится до меня чей-то голос сквозь дождь.

– Да! Привет! Я споткнулся и упал. Пожалуйста, помоги мне добраться до моего лагеря, – прошу я, пытаясь убрать воду из глаз, чтобы разглядеть, кто передо мной. – Осторожно, здесь яма.

Он подходит ближе и осторожно сползает в нее.

Это Хадсон. Потому что кому еще здесь быть?