— Смотря что мы под ним подразумеваем… — после секундной паузы ответила Нима. — Если это просто эмоциональный подъем, то он всегда связан с текущим моментом и быстро проходит. Требуется все время искать что-то новое. Эта бесконечная гонка с кратковременными вспышками эйфории рано или поздно заканчивается. Разочарование, неудачи, измена, болезни и смерть — любое наслаждение требует своей противоположности: для сравнения и оценки. И, чем больше контраст, тем интенсивнее переживание. Но иногда счастье понимается как отсутствие неудовлетворенности чем-либо. Человек полностью погружается в какую-то деятельность и забывается в этом «потоковом состоянии». К несчастью, ненадолго. Жизнь полна страданием: болью, переменами и обусловленностью, но два последних вида страдания обычно не замечают.
— А разве может быть как-то иначе? — спросил Ханс, с трудом удерживаясь, чтобы не зевнуть. — Рай нам обещают только религии. Но вы же тут люди ученые? А ведь наука мистиков не жалует…
— Проблема в том, что любое знание ненадежно… — Нима сняла очки, подышала на стекла, протерла тряпочкой. — Оно грозит в любой момент быть опровергнутым новой информацией или трактовкой. Наука периодически переписывает себя, все время меняется. Религии же кажутся нам архаичными и примитивными, но зато их посыл неизменен.
Ее движения были намеренно медленными и успокаивающими в контрасте с бушующим штормом за окном. Казалось, она вот-вот достанет из бесформенного пиджачка набор спиц и клубок, чтобы прямо при всех начать неторопливо вязать теплую шаль.
— Делай добро и тебе воздастся? Это непроверяемо; какой практический смысл в такой вере? — спросил Ханс.
— Если мы немного подумаем, то неизбежно придем к выводу, что человек способен только верить. Даже самый ярый циник, скептик или ученый верит в свою правоту, в логику, в познание или даже в собственное неверие. Но все это может подвести. Хотя многим приносит уверенность и покой. Даже если предмет веры лишь фантазия. Эффект плацебо реален. Людям нравится думать, что их жизнь имеет смысл. Проистекающее из этого удовольствие поразительно устойчиво во времени, а те, кто нашел его для себя, гораздо легче переносят любые невзгоды. В то время как периоды краткого эмоционального подъема усиливают нашу уязвимость к страданию из-за перемен. Когда человек сталкивается с негативным опытом, разрушается переживание счастья и возникает ощущение смысла. Счастье и смысл не всегда пересекаются, поскольку первое связано с тем, чтобы брать, а второе с тем, чтобы отдавать. Порочные и жадные люди всегда несчастны, поскольку ошибочно ищут счастье во внешнем. Но тогда его суть заключалась бы в эгоизме и отказе помогать окружающим.
— Я не контролирую собственные мысли и действия, не могу даже выйти из этой палаты! Через ваш проклятый чип блокируется даже движение моих ног! А сейчас вы предлагаете мне искать прибежище еще и в какой-то религии? — криво усмехнулся Ханс.
— Не обязательно в религии. Найди то, для чего стоит жить. Дофамин сейчас был бы очень кстати. У тебя депрессия, апатия и отсутствие аппетита, а для выздоровления необходима жажда жизни, цель, готовность к борьбе. Чипы Марка пока не способны сделать это за нас…
Атма подумала, что Нима действительно искренне сочувствовала Хансу, но ее последняя фраза прозвучала, как предупреждение. «Пока не способны» — она словно подсказывала, что будет хуже.
— У меня нет желания быть вашим подопытным кроликом! — решительно отрезал он. — Когда вы меня отпустите?
— Как только Марк будет уверен, что ты здоров. И в безопасности, — вздохнула богиня, словно демонстративно дистанцируясь от коварных замыслов демиурга. — Мы всегда злимся и испытываем горечь поражения, если реальность расходится с нашими ожиданиями. Но вот чего вы ждете, чего на самом деле хотите?
Атма прекрасно поняла прозрачный намек. Им нельзя здесь оставаться. Надо бежать, но разве простой смертный способен скрыться от демиурга?
17
Мири сидела в полумраке сарая, склонившись над разложенным пасьянсом из засаленных гадальных карт, пытаясь проследить мысль наставницы. Судя по состоянию колоды, Таро приплыли сюда с первой экспедицией алчных конкистадоров. Впрочем, и почти выжившая из ума старуха выглядела так, словно сама когда-то ту экспедицию возглавляла. Никто в квартале не знал ее настоящего возраста. Местные старожилы шушукались между собой, что помнили эту страшную женщину совсем детьми, когда исподтишка кидали в нее камнями. Обычно эти забавы кончались лишь безобидными фурункулами на рожицах проказников, что позволяло несколько дней пропускать школу.
Ходили слухи, что какое-то время старуха терпеливо страдала от своей популярности среди шаек мелких бездельников, но только до тех пор, пока парочка самых настырных смельчаков не забралась к ней в дом. Они что-то стащили, а может, просто наступили не туда, куда следует. Ребята пропали всего на день. Уже следующим вечером их нашли бесцельно бродящими по Копакабане. Физически мальчики казались здоровыми, но вот их глаза теперь выглядели совсем не детскими. Это был взгляд глубоких стариков, проживших очень долгую и страшную жизнь. В нем словно шумел бездонный океан отчаяния, завораживая ощущением невыносимой жути.
Они так и остались немыми пациентами психиатрической больницы, изредка выходящими за ее стены, чтобы посмотреть на море и погреться на солнышке. Поговаривали, что дети попали в ловушку собственного подсознания, где, в отсутствие внешней активности, их разум питался только воспоминаниями. Одиночество длиной в сотни лет по внутреннему времени…
Возможно, эту историю сочинили только для того, чтобы разрекламировать магические услуги ведьмы, но спрашивать у нее самой никто не решался.
Сейчас старуха что-то злобно шептала, тыкая трясущимся пальцем в одну из карт. Выделить крупицы смысла из бессвязного шипения Мири пока не могла. Чаще всего она понимала наставницу не вербально, а интуитивно, поскольку понять речь и жесты ведьмы было непросто.
Раньше старухе прислуживала женщина, переводившая клиентам неясные образы и видения на местный диалект португальского. Cо временем решив, что достаточно поднаторела в нелегком магическом промысле, она взяла взаймы деньги и открыла собственный бизнес в центре города. Поначалу дело вроде бы шло хорошо, а вот закончилось все предсказуемо и печально. После пары удачных предсказаний ее клиенты решились на крупный инвестиционный проект и, вопреки всем пророчествам, с треском прогорели.
Новоиспеченная колдунья благоразумно пропала в сельве у дальних родственников. Говорят, иногда ее встречают в джунглях на популярных туристических маршрутах. Предприимчивая дама прибилась к индейцам и теперь там шаманит, опаивая богатых и доверчивых туристов настойкой пейотля. А самых несговорчивых бледнолицых шантажирует жуткими муляжами. Впрочем, многие утверждали, что они настоящие, а парочка из ее коллекции поразительно напоминала бывших клиентов, но в миниатюре. Искусство уменьшения отрубленных человеческих голов передавалось у аборигенов из поколения в поколение. Аккуратно снять с лица кожу и скальп, набить горячим песком, высушить на солнце, бережно охраняя жуткий трофей от насекомых — все это требовало сноровки, а значит, уроки наставницы не пропали зря.