10. Пленники

Он бежал сквозь лабиринт, подгоняемый ураганом вспышки сверхновой, держась путеводной нити благовести, и за новым поворотом внезапно открылась не очередная пещера, не выход, а рубка космолета.

Более всего они походили на статуи, отлитые из отполированного до зеркального блеска металла. Застывшие в последнем движении, как, наверное, и задумано тем, кто их изваял. И скорее всего, они изображали высшую степень отчаяния от того, что происходило с кораблем, в рубке так их расставил неизвестный творец. Корабль тонул. Телониус не был знаком с устройством космолетов подобного типа, но россыпь тревожных огней, красноречиво пульсировала. Разобраться – что и зачем пульсирует, не столь сложно для демиурга его квалификации, он сидел за пультами десятков кораблей различного типа, ведь и тут весома доля унификации. А если разобраться, то можно определить сошедший с ума альтиметр, свихнувшийся показатель плотности светового поля. Счетчик внутрибортового излучения преодолел все допустимые пределы, но самым наглядным являлся экран, на него выводился диск отражателя, а разноцветные блестки сигнализировали о состоянии мезонного слоя.

Отражатель умер. Кое-где еще сохранялись зеленоватые островки, но большая часть площади сияла мертвенной краснотой, змеились черные линии, пока еще тонкие, едва различимые, но сигнализирующие, что мезонный слой лишился не только способности отражать потоки частиц, но вошел в фазу саморазрушения. Даже если каким-то чудом удастся запустить прямоточный фотонный движитель, корабль сгорит – весь и без остатка, превратившись в беспримесное излучение в полном согласии с формулой эквивалентности массы и энергии. Да и кто гарантирует, что включение прямоточного фотонного двигателя в водородной атмосфере такой плотности не вызовет колоссальный взрыв с теми же последствиями для космолета и его экипажа? И всей планеты-гиганта.

Но продолжаться долго это не могло. Гравитация приближается к запредельному уровню. Их похожие на жидкие зеркала демпфер-скафы предназначены для случаев, когда корабль совершает маневр вблизи гравитирующей массы для набора скорости, корректировки траектории или погашения излишнего момента движения. Если они все же выдержат и продлят сопротивление приливной силе, грозящей разодрать сосуды и мышцы, то для машинной начинки корабля наступят последние минуты жизни. Лопнет гидравлика, полетит в тартарары электропитание, а затем наступит очередь электроники, всех этих мыслительных ядер, обеспечивающих кораблю особую форму жизни. И жизнь эта прекратится.

И когда он понял такое очевидное, кто-то соизволил запустить в рубке застывшее время. Стеклянистый поток тронулся с места, поначалу неторопливо, может даже неохотно, но с каждым тактом быстрее и смелее. За перемигиванием огоньков на пульте пришла очередь зеркальных статуй ожить, шевельнуться, и Телониус услышал, как в тишине родился протяжный гул и тут же сгустился до речи:

– Мы падаем, повторяю – мы падаем… Всем, кто слышит! Говорит «Тахмасиб». Повреждение зеркала. Запуск прямоточного фотонного движителя невозможен. Погружаемся в атмосферу Юпитера. Уровень гравитации критический. Просим помощи. Всем, кто нас слышит…

– Корнелий, отключите шарманку. – В механику аварийного передатчика втиснулся брезгливо-раздраженный голос. – Никто не услышит, никто не спасет.

– Мне бы частицу вашего оптимизма, – ответил Корнелий. – Где чертова кнопка? – Облитая зеркальной оболочкой фигура склонилась над пультом. Трехпалая лапа в нерешительности двинулась над рядами тумблеров, клавиш и кнопок. Свет индикторов отражался от поверхности демпфер-скафа.

Голос бездушного робота замолк на полуслове.