— Ничего не ответишь?

Она молчит, долго так, напряженно, а потом наклоняется, и я впитываю запах крови, пота и ее собственного запаха, который не спутаю ни с чем. И вся боль в теле разом проходит, словно она льет на него бальзамом. Именно такие ощущения возникают, когда она слизывает кровь с губы и тут же целует.

В голове не остается мыслей, только желание, чтобы это сношение языком не прекращалось. Чтобы она вот так же обнимала ладонями мое лицо и не сопротивлялась, когда поглаживаю ее спину. Снова переворачиваю, уже не разрывая поцелуя, забираюсь рукой под подол платья, ласкаю ноги в чулках, поднимаюсь все выше, совсем теряюсь в пряном удовольствии, что дарят ее губы, что дарят глаза, так и не закрывшиеся. Словно ей надо запомнить этот момент, сфотографировать глазами и никогда не забывать. Иначе как объяснить, что мы потерялись во времени, а ее руки уже расстегивают мне ремень.

В какой-то момент пульс во всем теле становится одним сплошным шумом в голове, словно звон в ушах после выстрела. Но самое главное — это жажда поскорее снять лишнее и соприкоснуться важным, словно сейчас произойдет извержение Везувия, и мне нужно успеть познать все, что может мне дать жизнь. Пальцы покалывает, губы горят, глаза слезятся, но я продолжаю задирать подол отвратительного платья, языком не давая Алене отвлечься. На то, как рву корсаж на груди, чтобы наконец ощутить тело в полной мере, как рву ее трусы, чтобы наконец погрузиться в тесное горячее нутро.

И я почти это сделал, Алена сама помогает мне, как вдруг все тело поднимается в воздух, а сквозь звон в башке я слышу рев отца. Не сразу, но постепенно его голос становится отчётливее.

— Свадьба! Невеста одна! Брата украли! А ты как животное на полу совокупляешься?! Ты совсем страх потерял?

— Так тебя волнует, что я трахался на полу как животное? Ален, пошли в постель… — пьяно хмыкаю я, и только потом осознаю все, что сказал отец. Мелисса уже помогает Алене подняться. В проеме двери мелькает лицо жены Черкашина. По телу проходит ледяной ток, и я вскакиваю.

— Что значит брата украли?! Мама, Сережа же на сборах!

— Они закончились два дня назад, — говорит жестко отец и, бросая взгляд в абсолютно бледную мать, объясняет. — Мы не хотели поднимать панику. Я уже собираю нужную сумму.

— Сколько они затребовали?

— Два миллиона. Это уроды из компании «Мэлис», — выплевывает отец, а меня уже потряхивает.

— Почему ты не отменил свадьбу! Почему я не знаю об этом! Значит та из-за рейда угроза была реальной! Они отомстили! Алена, твое предчувствие не подвело, — хватаюсь на волосы, смотрю на Алену, но та кажется мертвой. Еще и кровь по всему платью не добавляет живости. Она вздрагивает, замечая мой взгляд, быстро себя осматривает, бежит к шкафу. И взяв оттуда шмотье, закрывается в ванной, чтобы переодеться. А я тем временем повторяю вопрос.

— Почему я ничего не знаю?

— Потому что ты должен думать не о том… О своем сыне я сам позабочусь. Я уже сказал, все решено. Сейчас отвезем деньги, потом сразу за Сережей.

— Я с тобой! — подскакивает мама, но отец ее останавливает.

— Мне там только твоей истерики не хватало. Никто не паникует. Никита идет к гостям извиняться за разгром, что он устроил, Мелисса сидит, не шевелится, я еду за сыном, а Алена…

— Алена поедет с нами, — подает голос Василиса Черкашина и идет к двери ванной. — Думаю, так будет лучше.

— Отлично. Все знаю, что им делать. Тогда за дело, — говорит отец, почему-то сейчас не вызывающий у меня ничего кроме презрения. Самое важное — внешние приличия, а то, что сына могут убить, насрать. Но самое главное, что это все моя вина.

— Это я виноват. Эти рейды. Хотел быть героем и не подумал…

— Потому что подумали за тебя, — появляется из ванной Алена в джинсах, футболке и с пучком на голове.