Несколько раз я порывалась подняться и хотя бы скрыться в доме, но Мелисса вцепилась в меня. И я немного отвлеклась. Тем более мне гораздо проще не смотреть на Никиту, что говорит заготовленную благотворительную речь о детях, которых они спасают, о детских домах, что они содержат, о преступниках, которым нужно перекрыть воздух.
Все правильно. Все хорошо. Но на душе мерзко, тошно, а в горло не лезет ни один деликатес. Особенно, когда рядом стоит Юра, которого, судя по всему, не волнует ни счастье старшего сына, ни благополучие младшего.
Но вот речь заканчивается, и микрофон передают Наде, что смотрит на Никиту не как на жениха, а как на врага народа. И почему-то именно в этот момент мне становится страшнее всего.
— Все вы знаете, как мы любим помогать сироткам, — улыбается она. И как только «сиротки» «выродками» не заменила. — И вы любите им помогать. Но помощь кому-то там в детском доме ничто по сравнению с реальными историями.
Никита хмурится, а я напрягаюсь всем телом, словно перед прыжком, чувствуя, как прерывается дыхание, а ноги немеют от страха. Потому что прекрасно знаю, о чем пойдет речь дальше. Она мне говорила.
Как хорошо Надя все просчитала. Свадьба. Много народу. И наши с Никитой пути к друг другу, что отрезаются при помощи бензопилы. Окончательно.
— Ведь совсем недавно Никита спас сиротку, что много лет подвергалась насилию, и ее девственность была продана на аукционе! Поаплодируем же моему великодушному супругу, что ценой своей жизни вытащил девушку из-под гнета сутенера! — скандирует она перед жадной до зрелищ толпы.
И тут на огромном экране за ее спиной вместо цветов появляюсь я. Нет, меня вряд ли можно узнать, а нужные части тела закрашены черными квадратами. Но те, кто со мной знаком, вряд дли могут ошибаться.
Я вскакиваю, вырывая свою руку у Мелиссы, и хочу бежать как можно дальше. Потому что глупо было ожидать от Нади честности. Ведь она обещала никому этого не показывать, но нашла способ обмануть так, чтобы выставить семью Самсоновых в хорошем свете, а меня окончательно уничтожить.
Теперь клеймо шлюхи вряд ли сотрется. Теперь мне с таким же успехом можно возвращаться в Европу и встать на уготованное мне место. Но я не вернусь. Но и из этого места мне нужно срочно исчезнуть. Сделать вид, что меня никогда здесь и не было. Не смотреть в лживые лица, которые впитывали лицемерие с молоком матери.
Мой бег сквозь людей, цветы, столы не останавливает даже звон микрофона и шум, словно что-то громоздкое упало и разбилось. Зато останавливает мужчина, в которого я врезаюсь.
Хочу крикнуть, чтобы не смели меня трогать, но плечо накрывает мягкая женская рука, а в следующий миг меня втягивают в нежные объятия. И стоит мне дернуться, как слышу:
— Алена, это я. Я… Вася. Алена, слышишь меня? — она заглядывает мне в глаза, но я плохо соображаю и говорю первое, что приходит на ум.
— Забери меня отсюда.
Она напряженно переглядывается с мужем, как же его зовут, и кивает мне. Затем хватает мою руку и тащит в сторону ворот. И я, уже предчувствуя свободу, вспоминаю о единственно важном, что я оставила в этом доме.
— Вася! Подожди здесь! Я кое-что заберу!
— Ты уверена? Тебе лучше поскорее уйти отсюда, пока все не поняли, кого там показывали, — беспокоится она. У меня снова появляется желание расплакаться, но я лишь натянуто улыбаюсь. Поняли, не поняли. Это уже не важно.
Важно, что в этой семье мне нет места. Пора искать свое.