Вслед за решением Верховного суда, допустившим использование учебных помещений и территорий религиозными группами на паритетной основе, на юге и западе страны стали во множестве возникать студенческие религиозные общества. С 1990 года в третью среду сентября студенты и школьники (около 3 млн человек ежегодно) собираются на общую молитву под флагами учебных заведений (отсюда распространенное среди учащихся название этой церемонии — «Встретимся у флагштока»). Учебные заведения южных штатов давно искали возможность обойти судебные решения, запрещающие общую молитву перед началом различных церемоний и спортивных состязаний. Девиз штата Огайо «С Господом возможно все» был признан в марте 2001 года апелляционным судом США соответствующим конституции девятью голосами против четырех. В июле 2000 года Совет по образованию штата Колорадо пятью республиканскими голосами против голоса одного демократа призвал учебные заведения изображать на видных местах национальный девиз: «На Бога уповаем»^{582}. Федеральный апелляционный суд признал правомерным нанесение текстов десяти заповедей на стены государственных учреждений (правда, это правило предусматривает множество исключений; Верховный суд не стремится урегулировать существующие разногласия — так, в феврале 2002 года он отказался рассматривать иск штата Индиана об установлении каменного монумента с текстом десяти заповедей перед зданием законодательного собрания штата).

Третий фронт идеологической борьбы — законодательные ограничения, налагаемые на деятельность религиозных организаций, ведущие к превалированию пункта Первой поправки о запрещении учреждения какой-либо религии над пунктом о свободном отправлении религиозного культа. В прошлом закон, запрещающий полигамию, был использован для официального закрытия Церкви Святых Последнего Дня, тогда как право верующих на отказ от обязательной воинской службы не подвергалось сомнению. В 1990-е годы Конгресс предпринял шаги по отмене ограничений на религиозную деятельность. В 1994 году было принято почти единогласное решение об отмене запрета на использование мескаля в религиозных церемониях американских индейцев (Акт о восстановлении религиозных свобод). Впрочем, Верховный суд постановил, что это решение Конгресса не соответствует конституции, поскольку представляет собой вмешательство федеральных властей в юрисдикцию штатов. В 2000 году Конгресс, опять-таки почти единогласно, принял закон об использовании территорий в религиозных целях и о религиозных правах заключенных, согласно которому местным органам зонирования запрещалось препятствовать возведению церквей в районах жилой застройки, а тюрьмам надлежало обеспечить своим узникам «возможность религиозного утешения»^{583}.

На президентских выборах 2000 года религия сыграла решающую роль — быть может, наиболее значимую в истории всех президентских выборов в Америке. Особо следует отметить четыре характеристики этой решающей роли.

Во-первых, эти выборы привели во власть президента, генерального прокурора и президентскую администрацию, нацеленных на укрепление позиций религии в американском обществе и намеренных обеспечить государственную поддержку деятельности религиозных организаций. Создание в администрации президента Буша отдела по религиозным и благотворительным инициативам — событие, немыслимое для предыдущих администраций. Религия превратилась в легитимный элемент федерального управления, и это событие не имеет прецедентов в истории Америки.

Во-вторых, экономический бум конца 1990-х годов и отсутствие значимой внешней угрозы привели к повышению значимости этики, что важно в политических баталиях и предвыборных кампаниях. В марте 1998 года 49 процентов американцев утверждали, что в Америке налицо кризис общественной морали, а 41 процент американцев считал упадок морали в обществе серьезной проблемой. В феврале 1999 года, отвечая на вопрос, какие из стоящих перед страной проблем заботят их сильнее — экономические или этические, 58 процентов респондентов высказали озабоченность моралью и только 38 процентов — экономикой. Среди электората, принимавшего участие в выборах 2000 года, 14 процентов заявили, что наиболее насущная проблема страны — аборты; далее, по убывающей, расположились школьные молитвы, государственная поддержка религиозных организаций и права гомосексуалистов. Как прокомментировал в 1992 году один журналист: «Глупенький мой, забудь ты про свою экономику». Обеспокоенность состоянием общественной морали вполне логично привела социум к религиозности. По данным опроса, проведенного сразу после выборов 2000 года, 69 процентов американцев считают, что «религия укрепляет семейные ценности и влияет на поведение людей», а 70 процентов высказались за усиление влияния религии на американский образ жизни^{584}.

В-третьих, убежденность в том, что религия представляет собой противоядие от упадка морали, естественным образом ведет к углублению корреляции между мировоззрением избирателей и исходом голосования. Как учит история, прихожане конкретных церквей всегда голосуют одинаково. В середине двадцатого столетия северные протестанты, как правило, голосовали за республиканцев, тогда как протестанты южные (преимущественно евангелисты), вместе с большинством иудеев и некоторой частью католиков, отдавали свои голоса демократам. В последние десятилетия двадцатого века, как мы видели, белые евангелисты приняли сторону республиканцев, черные протестанты голосуют в основном за демократов, прихожане основных протестантских церквей также ориентируются на Демократическую партию, а белые неиспаноязычные католики отдают предпочтение республиканцам. Выборы 2000 года подтвердили эти тенденции.

Однако на эти конфессиональные различия накладывается новое разделение — в «политической религиозности». Зародившись в 1970-х годах, различия между двумя политическими партиями в их отношении к религии и культуре с тех пор значительно усугубились. В период с 1972 по 1992 год, как показал Джеффри Лэймен, число делегатов общенациональных демократических конференций, посещавших церковь еженедельно и чаще, не превышало 40 процентов, а к 1992 году снизилось до показателя менее 30 процентов. Количество демократов, готовых согласиться с тем, что религия помогает им в жизни, никогда не превышало 30 процентов, а к 1992 году снизилось до 25 процентов. По контрасту, число республиканцев, посещающих церковь раз в неделю или чаще, возросло с 43 процентов в 1972 году до 50 процентов в 1992 году; при этом в 1992 году среди делегатов-новичков таковых оказалось 55 процентов. Количество республиканцев, признавших, что религия служит им опорой в жизни, увеличилось с 35 процентов в 1976 году до 44 процентов в 1992 году (49 процентов среди делегатов-новичков). То есть активисты Демократической партии выказывают сравнительно низкое религиозное рвение, тогда как религиозность республиканцев за последние два десятилетия существенно выросла. В политической системе страны возник «религиозный барьер». «Религиозные консерваторы, представляющие все важнейшие христианские конфессии, в первую очередь протестанты-евангелисты, склоняются к поддержке Республиканской партии, в то время как Демократическая партия опирается на религиозных либералов и секуляристов»^{585}.

Указанные тенденции наглядно проявились в ходе выборов 2000 года. В таблице 18 показано, что распределение голосов избирателей в соотношении с частотой посещений церкви во многом пересекается с распределением голосов по уровню доходов и принадлежности к социальным группам (но не по расовым признакам).

Таблица 18

Источник: Himmelfarb, p. 22. Paper by Karlyn H. Bowman, AEI, Jan. 2001, and report by Ethics and Public Policy Center, based on research by John Green et al. University of Akron.

Внутри конфессий существуют различия в интенсивности религиозного чувства, также проявляющиеся в политических симпатиях верующих. По результатам выборов 2000 года, голоса, поданные за Буша, распределились следующим образом.

Таблица 19

Эти различия соответствуют различиям во взглядах относительно социальных проблем, — например, проблемы абортов, поправки о равных правах, контроля за личным оружием, прав гомосексуалистов и т. д. В 1996 году 56 процентов делегатов Республиканской партии и только 27 процентов делегатов-демократов заявили, что правительству следует активнее пропагандировать традиционные ценности; восстановление в школах общих молитв при этом поддержали 57 процентов республиканцев и 20 процентов демократов^{586}.

В-четвертых, выборы засвидетельствовали совершенно новый уровень накала религиозных страстей в предвыборных дебатах кандидатов в президенты. Подобно остальным тенденциям, этот тренд сформировался в предыдущие десятилетия. Джон Ф. Кеннеди стремился разграничить вероисповедание и политику, заявляя, что верит в президента, «чье отношение к религии остается его личным делом». Джимми Картер предпочел иную тактику и при любом удобном случае подробно рассказывал о своих религиозных убеждениях; его примеру следовали другие президенты, исключая Джорджа Буша-старшего. «С избрания Джимми Картера президентом в 1976 году, — писал в 2000 году Уилл Макклей, — табу на выражение религиозных пристрастий становилось для американских политических лидеров все менее суровым и обременительным; в итоге в ходе текущей предвыборной кампании кандидаты на президентский пост обращались в своих выступлениях к Богу и Иисусу Христу едва ли не чаще, чем в дни Уильяма Дженнингса Брайана». Если не считать Билла Брэдли, все кандидаты-2000 старались потворствовать изменившемуся отношению общества к религии и религиозности и упоминали о собственной вере, едва момент казался им подходящим. Особенно отличился, пожалуй, Джозеф Либерман, который повсюду рассказывал о своей приверженности религии, цитировал Ветхий Завет и утверждал, что «в американской действительности должно найтись место для веры. Как нация, мы должны возродить нашу веру и подтвердить союз с Господом»^{587}.

Высказывания других кандидатов сводились к тому, что все эти люди, в отличие от прежних национальных лидеров, стремились подчеркнуть свое христианское вероисповедание. Они не просто демонстрировали приверженность абстрактному богу американской гражданской религии и американской валюты — нет, они изъяснялись в любви Иисусу Христу и Богу Отцу. Чем большие обороты набирала президентская гонка, тем активнее становились изъявления. Республиканцы воспользовались теледебатами, чтобы объявить о любви к Христу на всю страну. Отвечая на вопрос, кто является для него образцом политического философа, Джордж У. Буш ответил: «Христос. Он заставил меня взглянуть на мир иначе… Когда обратишься к Христу сердцем, когда примешь Христа-Спасителя, жизнь становится иной. И не только жизнь, а весь мир вокруг. Именно так и произошло со мной». Стив Форбс сказал: «Я верю, что Иисус Христос — Господь и Спаситель. И я верю в то, что Господь сотворил этот мир». Оррин Хэтч и Гэри Бауэр, подобно Бушу, признали Христа крупнейшей исторической фигурой. Алан Киз пошел еще дальше: «Я не восхищаюсь Христом. Я перед ним преклоняюсь. Он — живой Сын живого Бога». Что касается демократов, Эл Гор на встрече с избирателями рассказывал, что провел год в церковной школе, где «постигал глобальные вопросы мироздания — о предназначении человека, о связи человека с Господом, о духовных обязательствах людей друг перед другом». Свой рассказ он закончил так: «Предназначение человека — восхвалять Господа. Моя вера служит мне опорой в жизни». Когда ему предстоит принять нелегкое решение, он, по его словам, спрашивает себя: «Как бы поступил на моем месте Христос?»^{588}

На выборах 2000 года, в которых принимал участие кандидат-иудей, остальные кандидаты отказались от «разговоров о Боге» в пользу «разговоров о Христе» и заменили рассуждения о религиозном благочестии выступлениями, подтверждающими их христианскую идентичность. Тем самым они имплицитно соглашались с большинством американцев в том, что Соединенные Штаты Америки — христианское государство. Эти высказывания ознаменовали собой кульминацию процесса религиозного возрождения в Америке и окончательное возвращение религии в общество. Сохранит ли религия отвоеванные позиции, сказать сложно. На выборах, в ходе которых электорат будет более интересоваться экономикой, неужели моралью, кандидаты с большей вероятностью станут рассуждать об экономических реалиях, а не о приверженности «слову Христову». Впрочем, учитывая укрепление религиозности американцев, ни один кандидат не рискнет произвести на избирателей впечатление человека, равнодушного к религии. Вдобавок за пределами страны значимость религии также неуклонно повышается, а это восстанавливает веру в качестве ключевого элемента американской национальной идентичности и позволяет надеяться, что американцы и впредь будут считать себя религиозной и христианской нацией.

Глобальное возрождение религии[33]

На протяжении почти трех столетий вера в мировой политической системе находилась в положении изгоя. В XVII столетии, после более чем ста лет кровавых религиозных войн, европейские государства заключили Вестфальский мирный договор, который предусматривал уменьшение влияния религии на международную политику. В следующем столетии философы Просвещения возвысили разум над верой как источник человеческого отношения к миру. Девятнадцатое столетие принесло с собой убежденность в том, что наука постепенно развенчает религию. Человечество, как утверждалось, вступает в новую фазу рационализма, прагматизма и секуляризма. Религиозные убеждения, писал Фрейд в работе «Будущее одной иллюзии», «не подлежат доказательству… и несовместимы со всем, что мы узнали о физической природе мира»^{589}. Иначе говоря, эти убеждения суть «заблуждения».

Модернизация, казалось, подрывала основы религии, которая трактовалась как тяжкое наследие невежественного прошлого, которому нет места в новой действительности. Все меньше и меньше людей в Западном полушарии придерживались веры, церкви стремительно пустели, а религиозные убеждения и религиозные институты играли все менее значительную роль в большинстве западных обществ. Религия уступила идеологии. Нации, правительства, общественные движения определяли себя через отождествление с той или иной светской идеологией — либерализмом, социализмом, коммунизмом, авторитаризмом, корпоративизмом или демократией. Эти идеологии доминировали в общественном сознании, формировали международные отношения, порождали конфликты и предоставляли модели организации социально-политической структуры и экономики.

В последней четверти двадцатого столетия вектор развития человеческого общества изменил направление на противоположное. Религия восстановила свою значимость как в частной, так и в общественной жизни, как на уровне национальных государств, так и в межгосударственных отношениях. Почти повсеместное возрождение религии наблюдается едва ли не во всех регионах Земли — кроме Западной Европы. Религиозно-политические движения во всех странах мира, исключая западноевропейские, получают широкую общественную поддержку. При этом большинство членов подобных движений — не старики, а молодые люди, и не крестьяне, но мобильные и получившие отличное образование «белые воротнички», профессионалы с высоким уровнем доходов — как, например, студентки турецкого медицинского университета, явившиеся на занятия в чадрах и тем самым бросившие вызов светскому правительству Турции. Две великие миссионерские религии, ислам и христианство, сражаются по всему свету за новых приверженцев и находят их, соответственно, среди исламских фундаменталистов и среди протестантов-евангелистов, вероучение которых оказалось столь популярным в Латинской Америке, а теперь распространяется в Африке, Азии и в бывшем коммунистическом мире. Статистический доклад о религиозности людей конца двадцатого столетия завершается таким выводом: «Согласно данным, полученным в ходе этого исследования, в большинстве стран мира происходит религиозное возрождение, охватывающее большинство крупнейших мировых наций и народов. Это возрождение наиболее ярко проявляется в бывших коммунистических государствах Восточной Европы, Центральной Азии и Кавказа, а также в Латинской Америке, на Ближнем Востоке, в Африке, в Китае и в Юго-Восточной Азии… [По контрасту] в большинстве промышленно развитых стран религия по-прежнему находится в упадке, что, впрочем, отнюдь не препятствует ее полноценному возрождению в Соединенных Штатах»^{590}.