«Имперский импульс», таким образом, стимулируется убежденностью в превосходстве Америки и универсальности американских ценностей. Утверждается, что американское могущество намного превосходит могущество любой другой нации и даже группы наций, поэтому Америка имеет полное право устанавливать собственный мировой порядок и преследовать зло в любой точке земного шара. Согласно воззрениям универсалистов, другие общества привержены тем же ценностям, что и американцы, а если нет, то хотят быть им привержены, а если не хотят, то упорствуют в заблуждении; американцы имеют полное право переубедить их и даже заставить принять те универсальные ценности, которые определяют американский образ жизни. В подобном мире Америка утрачивает свою национальную идентичность и становится метрополией всемирной империи.

Однако ни гипотеза о всеобъемлющем американском превосходстве, ни универсалистская точка зрения не соответствуют в полной мере реалиям нового тысячелетия. Да, Америка является единственной сверхдержавой, но на карте мира присутствуют и другие крупные игроки — на глобальном уровне это Великобритания, Германия, Франция, Россия, Китай, Индия и Япония, а на уровне региональном Бразилия, Египет, Иран, Южная Африка и Индонезия. Америка не сможет добиться сколько-нибудь серьезной цели без содействия хотя бы нескольких мировых игроков. Культура, ценности, традиции и институты других обществ зачастую несовместимы с американскими ценностями и, по мнению народов этих стран, не подлежат «переосмыслению». Как правило, эти народы глубоко привязаны к собственным культурам, традициям и институтам и категорически возражают против попыток навязать им «внешние» ценности и идеалы. Вдобавок, каковы бы ни были цели элит, американская публика относится к распространению демократии как к «низкоприоритетной» задаче американской внешней политики. В полном соответствии с «парадоксом демократии», установление демократического правления в других странах зачастую приводит к нарастанию антиамериканских настроений в этих обществах и передает власть националистическим движениям, как в Латинской Америке, или фундаменталистским группировкам, как в мусульманских странах.

Космополитический и имперский подходы нацелены на устранение социальных, политических и культурных различий между Америкой и другими обществами. Национальный подход признает отличия Америки от других стран. Америка не может превратиться в мировую державу и остаться собой. Представители других обществ не могут стать американцами и остаться при этом прежними. Америка отличается от остальных, она уникальна, и эта уникальность в значительной мере определяется ее религиозностью и англо-протестантской культурой. Альтернативой космополитизму и империализму является национализм, предназначение которого — сохранять и приумножать достояние Америки, то есть те качества и признаки, которые отличали американцев от прочих наций на протяжении почти четырех столетий.

Религиозность Америки выделяет ее из группы западных обществ. Вдобавок американцы — преимущественно христиане и тем отличаются от большинства не-западных наций. Религиозность Америки заставляет американцев рассматривать мир как арену борьбы добра и зла. Представители других обществ нередко находят эту религиозность не просто экстраординарной, но и раздражающей, поскольку она проецирует религиозную этику на политическую, экономическую и социальную деятельность Соединенных Штатов.

В истории Запада религия и национализм изначально шли рука об руку. Как показал Адриан Гастингс, первая часто определяла содержание второго. «Всякий народ определяет себя через религию не в меньшей степени, чем через язык… В Европе христианство привело к возникновению национальных государств»^{601}. В конце двадцатого столетия национализм ничуть не утратил своей связи с религией. Наиболее религиозные страны, как правило, оказываются наиболее националистическими. В ходе сравнительного анализа сорока одной страны было установлено, что общества, население которых признает значимость религии в человеческой жизни, являются одновременно и теми, население которых в наибольшей степени гордится своей страной (см. рис. 5)^{602}.

Рисунок 5. Соотношение национальной гордости и значимости религии

В пределах одной страны люди более религиозные чаще всего оказываются и более патриотичными. Анализ пятнадцати стран, преимущественно европейских, проведенный в 1983 году, показал, что «в каждой стране те, кто не признавал ценность религии, демонстрировали невысокий уровень уважения к собственной стране». В среднем количество таких людей в европейских странах не превысило 11 процентов от общей численности населения^{603}. Европейцы в большинстве своем слаборелигиозны и слабопатриотичны. Америка, наряду с Польшей и Ирландией, занимает место во главе обоих списков. Для польской и ирландской национальных идентичностей значим католицизм. Для американской национальной идентичности ключевым элементом является «инакомыслящий» протестантизм. Американцы привержены Богу и своей стране, для них Бог и страна неразделимы. В мире, в котором все лояльности, альянсы и антагонизмы на всех континентах определяются религией, не кажется удивительным, что американцы вновь обратились к вере в поисках национальной идентичности и национального единства.

Часть представителей американских элит достаточно благосклонно относится к превращению Америки в космополитическое общество; другая часть выступает за обретение Америкой статуса империи. Подавляющее же большинство американской публики привержено национально-патриотической альтернативе и сохранению и укреплению существовавшей на протяжении столетий американской идентичности.

Америка становится миром. Мир становится Америкой. Америка остается Америкой. Космополитическая? Имперская? Националистическая? Американцам предстоит сделать выбор, который определит и судьбу нации, и судьбу всего мира.

Библиография

^{1} Luntz Research Co. survey of 1,000 adults, 3 October 2001, reported in USA Today, 19–21 October 2001, p. 1.

^{2} New York Times, 23 September 2001, p. B6.

^{3} Rachel Newman, «The Day the World Changed, I Did Too», Newsweek, 1 October 2001, p. 9.

^{4} Los Angeles Times, 16 February 1998, p. B1, C1; John J. Miller, «Becoming an American», New York Times, 26 May 1998, p. A27.

^{5} Joseph Tilden Rhea, Race Pride and the American Identity (Cambridge: Harvard University Press, 1997), p. 1–2, 8–9; Robert Frost, Selected Poems of Robert Frost (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1963), p. 297–301, 422; Maya Angelou, «On the Pulse of Morning», New York Times, 21 January 1993, p. A14.

^{6} Ward Connerly, «Back to Equality», Imprimis, 27 (February 1998), p. 3.

^{7} Correspondence supplied by Ralph Nader; Jeff Jacoby, «Patriotism and the CEOs», Boston Globe, 30 July 1998, p. A15.

^{8} «Patriotism and Cosmopolitanism», in Nussbaum et al, For Love of Country: Debating the Limits of Patriotism (Boston: Beacon Press, 1996), p. 4; Amy Gutmann, «Democratic Citizenship», in ibid., p. 68–69; Richard Sennett, «America Is Better off Without a ‘National Identity,’» International Herald Tribune, 31 January 1994, p. 6.

^{9} Robert D. Kaplan, «Fort Leavenworth and the Eclipse of Nationhood», Atlantic Monthly, 278 (September 1996), p. 81; Bruce D. Porter, «Can American Democracy Survive?» Commentary, 96 (November 1993), p. 37.

^{10} Mehran Kamrava, The Political History of Modern Iran: From Tribalism to Theocracy (London: Praeger, 1992), p. 1; James Barber, «South Africa: The Search for Identity», International Affairs, 70 (January 1994); Lowell Dittmer and Samuel S. Kim, China’s Quest for National Identity (Ithaca: Cornell University Press, 1993); Timothy Ka-Ying Wong and Milan Tung-Wen Sun, «Dissolution and Reconstruction of National Identity: The Experience of Subjectivity in Taiwan», Nations and Nationalism, 4 (April 1998); Gilbert Rozman, «A Regional Approach to Northeast Asia», Orbis, 39 (Winter 1995); Robert D. Kaplan, «Syria: Identity Crisis», Atlantic Monthly, 271 (February 1993); New York Times, 10 September 2000, p. 2, 25 April 2000, p. A3; Conrad Black, «Canada’s Continuing Identity Crisis», Foreign Affairs, 74 (March/April 1995), p. 95–115; «Algeria’s Destructive Identity Crisis», Washington Post National Weekly Edition, 31 January — 6 February 1994, p. 19; Boston Globe, 10 April 1991, p. 9; Anthony DePalma, «Reform in Mexico: Now You See It», New York Times, 12 September 1993, p. 4E; Bernard Lewis, The Multiple Identities of the Middle East (New York: Schocken, 1998).