Она, в янтарном платье и все еще в маске, быстрым шагом подошла к столу, положила на него ладонь, другой уперлась в безупречный изгиб своей талии и произнесла:

— Мауро Беллини! Англичанин, Бранд!

Бесформенные глаза взглянули на нее с мягким отеческим выражением.

— Должен ли я должен воспринимать это как открытое неповиновение? — спросил Беллини.

— Как хотите.

— Такое с тобой впервые, Бельведера.

— Разве для этого нет причины?

— Ты не должна думать, дитя мое, что можешь безнаказанно бросить мне вызов.

— Считаете, я испугалась? Англичанин, Бранд — скажите мне, где он, или завтра же до заката весь мир узнает о Лиге.

— Это пустая угроза, дитя мое. Но я скажу тебе, если хочешь.

— О, я хотела бы это знать.

— Ты, однако, можешь пожалеть, если я скажу тебе.

— Вы думаете, мне не все равно, дядя? Во всем мире для меня нет ничего, кроме него. Теперь вы знаете. Я уничтожу и вас, и Венецию, и все, что угодно, если вы посмеете расправиться с ним. А сейчас скажите мне, где он.

Рука со стола переместилась на талию, рука с талии — на стол.

— Ты вправду хочешь знать?

— Безусловно.

— Хорошо, я скажу тебе, но можешь мне поверить, что ты пожалеешь об этом.

— Вы ведь не собираетесь со мной шутить? Говорите сейчас же!

— Он в Палаццо Россо, в камере пытки страхом.

Она заломила руки.