— Да, месье… Мама умерла. Она лежала в Арле, в больнице.
— Давно?
Миш пожала плечами:
— Не знаю хорошенько.
— Вас только двое?
— С нами еще Бастьен, клоун, но он едет со зверями по железной дороге.
— Этот клоун добрый?
— О, он никогда не говорит… И потом… они часто меняются…
— У вас славный домик на колесах. Верно, у тебя есть там хорошая постелька?
— У меня только тюфяк.
Я подошел к фуре и увидел ее внутренность через дверь, которую Брискар открыл, чтобы взять оттуда инструменты. Она походила на грязную нору с пятнами от табака и сала; в ней стояли разбитые тарелки, два продавленных стула, валялся ужасный матрас; в углу виднелся сундук без крышки и из него выглядывал красный лиф и какие-то блестки; на гвозде висел бич укротителя и пара башмаков со шнуровкой.
Мишлет молчала.
— А сколько у вас зверей? — спросил я опять.
— Две обезьянки, «Кокен» и «Риголо», гиена «Фатьма», шакал «Зефир»… А потом «Мистигри».
Когда она произнесла последнее имя, ее глаза ярко заблестели.
— Кто этот «Мистигри»? — спросил я; и она ответила с гордостью:
— Лев!
— Больше у вас ничего нет?
— О, есть еще констриктор… Огромный боа… Он тут с нами, лежит в ящике с ватой. Его не посылают по железной дороге. Он ездит с нами в фуре.
— Зачем?