— Сударыня, — сказал Монк, — этой ночью мне грозит большая опасность, но и вам тоже; если я подскажу вам, как спастись, вы спасете меня? Согласны?

— Даа, — сказала женщина.

— Хорошо, я вам скажу. Через полчаса мои друзья будут здесь, и поскольку у них есть основания полагать, что Уилсон находится в доме, вам остается только одно: вынести его из дома в ящике, прежде чем они появятся; но баронет решительно настроен провести свой эксперимент над Уилсоном и не откажется от операции, и поэтому, мне кажется, у вас нет другого выхода, кроме как покончить с парнем своими руками прямо сейчас, пока он лежит в постели, а баронет готовится к эксперименту. Баронету не к чему будет мертвое тело, так как он изучает живой мозг. Я сказал вам, как действовать; вы спасете в ответ мою жизнь?

— Посметрим, — ответила Элспет, лукаво подмигивая. Она понимала, однако, всю правоту Монка, тем более что сказанное им соответствовало ее собственным мыслям; понимала, что Уилсон действительно должен был погибнуть от ее рук, так как его убийство больше некому было поручить. И, тут же приняв решение, она повернулась к комоду, отперла ящик одним из ключей, висевших у нее на поясе, и извлекла кинжал с роговой рукояткой; Монк прекрасно сознавал, что сперва Элспет попытается наброситься на него и заколоть, а затем поспешит к постели немого. Пока она возилась с ящиком, он успел схватить и спрятать за спиной графин Инграма, остававшийся наполовину полным; поглядев на пол, он обнаружил, что тот был немного наклонным, как и многие полы в доме; и, когда женщина выпрямилась и стала поворачиваться к нему, Монк сквозь зубы прошипел:

— Змея!

Элспет в панике уставилась в том направлении, куда он указывал пальцем, и увидела в полумраке скользящее к ней по полу, извивающееся существо. Это была змея, сотворенная Монком: он слышал, как Элспет сказала, что одна из ядовитых змей баронета сбежала; вода из графина, который он держал за спиной, текла по полу волнистым ручейком. Женщина бросилась наутек; на бегу она оглянулась и снова увидела на наклонном полу разъяренную змею; она не осмелилась взглянуть еще раз, но — поскольку змеи явно были ее слабым местом — издала пронзительный крик, разнесшийся по всему дому, и исчезла, оставив дверь открытой. Монк последовал за ней, прислушиваясь к звуку ее шагов — и прошел незамеченным сквозь весь громадный лабиринт этого дома, хранившего так много ужасных тайн, оказавшись в конце концов у комнаты Уилсона.

По словам Монка, он в точности предвидел ситуацию, сложившуюся к тому моменту в комнате, словно заранее наблюдал все своими глазами. Он послал баронета на поиски Уилсона, а скрягу Хьюберта — на поиски баронета. Монк был уверен, что Инграм по-настоящему боялся рычания слуги и бешеных фурий его скупости; он знал, что как только баронет обнаружит исчезновение Уилсона, он услышит приближающееся хрипение и гневное ворчание Хьюберта; очевидно было, что баронет, желая избежать сцены или чего-либо худшего, захочет скрыться. Но Монк также знал, что в комнате спрятаться было негде; в ней имелись только два возможных укрытия — шкаф и смятое постельное белье на кровати Уилсона. Шкаф, где находился Уилсон, Монк запер. Поэтому вполне естественным выходом для Инграма — понимавшего, что Хьюберт и знать не знает о пропаже Уилсона — было забраться под одеяло и притвориться спящим Уилсоном. А затем Монк убедил Элспет в необходимости убить Уилсона; если та сделает все быстро и тихо, то неизбежно, словно длань судьбы, заколет своего брата.

Видимо, что-то более или менее соответствовавшее расчетам Монка действительно имело место. Хьюберт, войдя в комнату Уилсона, должно быть, чиркнул спичкой, огляделся по сторонам, не увидел баронета и, вероятно, уже собирался выйти, когда услышал шаги — шаги Элспет, торопящейся убить Уилсона. Подозрительность скупого Хьюберта, надо полагать, расцвела с новой силой, и он присел на корточках где-нибудь в тени, выжидая развития событий. Когда Элспет вошла в комнату, Монк был уже совсем рядом, но прежде чем он успел подойти к двери, она закрыла ее и заперла. Он застыл снаружи, напряженно прислушиваясь. Женщина, передвигаясь, несомненно, на четвереньках со сталью в руке, поползла к кровати, на которой лежал ее брат, предполагаемый Уилсон — ибо до слуха Монка донесся короткий и хриплый крик.

При этом предсмертном крике убитого баронета Хьюберт, скорее всего, вскочил на ноги, потому что вскоре Монк услышал, как Элспет объяснила слуге причину, побудившую ее немедленно избавиться от немого; за этим последовало шарканье ног, когда тело подняли и положили в ящик, приготовленный для останков Монка и Уилсона. Одежда, которую носил Уилсон, была того же покроя, что и одежда Инграма, и преступники никак не могли заподозрить, что убитым был хозяин дома; конечно, они были достаточно благоразумны, чтобы не чиркать спичками над пироксилином, и Монк услышал, как крышка ящика закрылась над телом.

Он понимал, что нужно спешить. В кармане баронета лежала в замше палочка фосфора, ибо Монк, который умел быть безжалостным, обрек на гибель всех троих. Фосфор должен был вскоре воспламениться от тепла не успевшего остыть тела, упакованного в тесное вместилище — влажная замша теперь, вероятно, почти высохла. Монк бросился за ломом, затем возвратился и, тяжело налегая на лом, начал взламывать дубовую доску примерно в том месте, где у стены стоял в комнате шкаф. Элспет и Хьюберт, оцепенев, с трепетом прислушивались, должно быть, к глухим ударам лома, к дыханию, вырывавшемуся из груди Монка; наконец дуб затрещал и доска раскололась; Монк поддел ломом другую, протянул руку, почувствовал прикосновение холодной плоти, вытащил немого через образовавшее отверстие, закинул исхудавшее тело на плечо и помчался вслепую по дому, спотыкаясь и оступаясь, словно сам дьявол преследовал его по пятам. Рука Уилсона обхватила его за шею, чуть не задушив, и из немого горла вырвался стон; тем временем Монк, задыхаясь под тяжестью ноши и весь дрожа, наугад бежал все вперед, пока не заметил в щели свет, похожий на лунный; он снова и снова колотился спиной о какие-то доски; наконец он вывалился наружу и, упав с высоты пятнадцати футов, покатился по папоротнику.

Снова подняв Уилсона, Монк побежал прочь от дома, но не успел пробежать и тридцати ярдов, как позади него послышался шум, напоминавший грохот исполинского барабана; земля содрогнулась, и Монк, оглянувшись назад, как испуганная куропатка в луче яркого света, увидел летящий рой обломков. Затем последовали еще три резких удара, и взрывы прекратились, уничтожив лишь бывшую комнату Уилсона. Но некое предчувствие всеобщего разрушения удержало Монка на месте; минуты две он простоял в жутком ожидании, как вдруг от дома, на достаточно близком расстоянии от взорванной комнаты, отделился пласт каменной кладки и с глухим стуком упал на землю; ветер завыл еще яростней, и дом, казалось, зашатался в падении; большая каменная стена обвалилась в дыму и пыли; изнутри раздался громкий крик, соединивший в единый хор множество голосов, и миг спустя весь особняк закачался, взревел и обрушился. Немой, всхлипывая, прижался головой к груди Монка.