— Понятно, — сказал Монк. — Но даже в этом случае вы не избежите наказания, потому что одному из моих друзей известно о присутствии здесь немого юноши. Его будут искать и, несомненно, найдут, как бы вы его ни прятали.
— Найдут, говорите? Правда это или нет, но ваше утверждение, что кто-то знает о нем, просто заставляет меня исследовать его мозг сегодня вечером, а не на следующей неделе, как предполагалось.
— Тем не менее, следы убийства будут найдены.
— Следов не останется. Его труп отправится в ящике вместе с вашим на железную дорогу.
— Понятно… понятно. Но объясните мне — если именно научные интересы побуждают вас заманивать незнакомых людей в этот дом, как получается, что ваше имя фигурирует в страховых полисах?
Инграм гневно вскинул голову: его честь была задета.
— Что?! Вы знаете об этом? — воскликнул он. — И вы считаете, что мотивы повелителя мысли, такого человека, как я, могут быть запятнаны соображениями грязной выгоды? Да я живу на шесть пенсов в день, если не считать виски; и не будь у меня этих шести пенсов, я обошелся бы без них. Изредка я получаю страховые выплаты за того или иного пациента, но деньги идут не мне, глупое вы существо! В этом доме только двое скряг — Хьюберт и моя сестра, которую вы только что видели — и я отдаю деньги им в надежде, что они разорвут друг друга в клочья. Мерзкие скряги! Этот Хьюберт — скупой зверь, кровожадный зверь! Сумасшедший, как бешеный пес! Глупый дьявол, думает, будто я все время стараюсь украсть те самые деньги, что я ему дал! Спит в одной комнате с безъязыким парнем и никого ни на секунду к ней не подпускает. Как-то пытался меня убить. Бешеный пес!
— Понимаю, — сказал Монк. — Интересно, что сделало вас таким откровенным: виски или еще что-то? Неужели вам не приходит в голову, Инграм, что с теми знаниями о вас, которыми вы сейчас любезно со мной поделились, я могу без труда прикончить вас пятью или шестью различными способами, не пошевелив и пальцем? Может, заставить вас совершить самоубийство, к примеру? или заставить Хьюберта убить вам? или вашу сестру? или заставить вас всех убить друг друга? И, принимая во внимание, в какое кровавое создание вы позволили себе превратиться, Инграм, я здесь и сейчас решительно выношу вам смертный приговор. Клянусь, вы действительно не переживете эту ночь, негодяй!
Баронет даже не поднял глаза, выслушав эту угрозу: вероятно, он полагал, что больной мозг сам по
— Хьюберт! — взревел баронет, одновременно звоня в огромный колокольчик.
Снова тяжелой поступью вошел Хьюберт.
— В операционной ты найдешь в шкафу три продолговатых ящика, — сказал ему баронет. — Отнеси верхний к себе в комнату. Немой Уилсон и этот человек должны оказаться в нем, и в пять утра ты должен будешь отвезти ящик на станцию. Понятно?
Хьюберт издал звук, похожий на хрюканье свиньи.
— И не вздумай зажигать над ящиком спички или свечи, глупый дьявол! — сказал Инграм, улыбаясь одной из своих мрачных улыбок. — В ящике пироксилин!
Хьюберт хмыкнул, но не двинулся с места.
— Чего ты ждешь? — спросил Инграм.
— Почему ящик должен быть спрятан в моей комнате? — спросил Хьюберт.
— Ступай и делай, что велено! — сказал баронет. — Никто, черт возьми, не хочет украсть твои дурацкие деньги! Я даже не собираюсь входить к тебе!
Хьюберт хмыкнул, успокоился и вышел. Инграм сразу же начал готовиться к исследованию мозга немого: вынул из бюро два футляра с хирургическими инструментами, осмотрел под лампой один за другим три скальпеля, трепан и пилу и положил их рядом с собой на подоконник, завернув каждый из скальпелей в отрез замши. Полутемная комната была сплошь заставлена полками, на которых стояли сотни банок с химическими реактивами, и, как и весь дом, была пропитана дыханием лаборатории, запахом научных исследований, не лишенным примеси смерти. Едва баронет положил инструменты на подоконник, как в комнату заглянуло желтоглазое лицо со словами:
— Саул, мон Саул, я хотчу гворить с ты.