Он был такого же роста, как Фитти, его волосы были густыми, но очень седыми, лицо и руки — чистыми (похоже, их основательно скребли), и хотя одежда его была старой, а на кармане куртки красовалась заплата, выглядел он очень опрятно.
— Я хочу видеть вашего мужа, миссис, — проговорил он.
— Он вот-вот придет. Выпьете чашку чая? Я как раз собиралась поставить. Пока поднимешься на этот холм…
— Нет, спасибо, миссис, — он стоял, переминаясь с ноги на ногу, мял свою кепку, потом, скрутив ее в трубку, сунул под мышку и посмотрел на мать, она — на него. Потом он выпалил — Девочка ошиблась, мой сын не мог сделать ничего подобного. Он любит животных… с ума по ним сходит. Это единственное, ради чего он живет, — Гантроп вызывающе дернул головой. — Он не псих, мэм. У него бывают припадки, но он не умственно отсталый.
— Я знаю, — сказала мать.
— Если бы не эти припадки, знаете, кем бы он был?
Мать не ответила, и он продолжал:
Ветеринаром, вот кем бы он стал. И говорить, что он прибил кролика гвоздем к дереву… — Ганторп медленно покачал головой. — А эти невежественные горлопаны прибежали к моему фургону. Они бы линчевали его, миссис, понимаете? Еще одна искра, и они бы линчевали его. А примени и ума у них для этого достаточно.
Я пристально смотрела на него, застыв на месте. Он подошел ко мне и, склонив свою долговязую фигуру, мягко проговорил:
— Деточка, мой парень не мог так поступить, постарайся поверить в это. Да, кто-то прибил гвоздем кролика, какой-то жестокий человек, но не мой сын. Ты можешь понять это, дорогая?
Я склонила голову в знак согласия. Он выпрямился и сказал матери:
— Где мне найти его, миссис, — вашего мужа?
— Он или на участке, или в это время уже возвращается.
— Спасибо, миссис, весьма вам благодарен.
Он коротко кивнул матери и еще раз посмотрел на меня. Его взгляд был таким добрым, что мне захотелось плакать. А когда я легла спать в тот вечер, меня стошнило, и мать приходила вымыть меня.
Шли дни, месяцы, и постепенно время, подкрепленное особенностями детских впечатлений, затянуло рану, оставшуюся в моем сердце после случая с кроликом. Оно затушевало происшествие с Доном Даулингом. По крайней мере для меня. Однако я не могла не заметить, что мать по-прежнему помнит об этом, да и тетя Филлис тоже. Поэтому они и перестали разговаривать дрyr с другом. Дядя Джим и отец по-прежнему работали имеете на участке, и их отношения остались прежними. Я нее гак же ходила в лес или на реку, теперь постоянно в сопровождении Ронни и Сэма — когда ему удавалось уйти из дома. Но я уже не прыгала и не ощущала той радости, что прежде, и так продолжалось до самого Рождества. И только когда я увидела, как отец развешивает под потолком цветные гирлянды, а мать достает из ящика стеклянных лебедей и цветные шары, ко мне вернулось знакомое чувство сладкого возбуждения и забытое ощущение рождественского чуда. Раскинув руки, я запрыгала по кухне.
Отец стоял на стуле и привязывал последний цветной веер к рейке. Мать на коленях замешивала тесто в огромном глиняном блюде, которое она обычно использовала для двойных выпечек. Они оба одновременно прекратили свое занятие, взглянули на мое смеющееся лицо, затем друг на друга и тоже засмеялись. Потом мать произнесла странные слова:
— Пора все это прекратить. Я должна сходить к Филлис.
— Да, дорогая, правильно. Добро и мир всем людям.