Возле окна помещалась высокая конторка, на ней стояли пузырьки с красками и цветной тушью, а к покатой столешнице был пришпилен лоскут пергамента — отлично выделанной телячьей кожи, — аккуратно вылощенный пемзой и умягченный мелом. Рисунок, нанесенный на пергамент, был еще не закончен, застыл на стадии наброска тонкими штрихами: обрывистый скалистый берег, изменчиво-неспокойное, мрачное, сердитое море, корабль, уходящий к горизонту под удивленным взглядом зеленовласой морской девы, восседающей на черных, окатываемых брызгами валунах. Видимо, с изумлением подумал Гэдж, это был какой-то заказ: сам для себя Саруман вряд ли стал бы сочинять подобную картинную чушь, хотя кто его знает… Тут же, на полочку конторки были небрежно брошены листы с зарисовками и эскизами: лицо (вернее, лица) морской девы — взволнованное, испуганное, восторженное; несколько различных вариантов заката; изображения бурных штормовых волн: огромные, зловещие валы, в чьей тревожной и дикой пляске, в исхлестанных ветром гребнях угадывались смутные очертания человеческих лиц и звериных морд, голов, запрокинутых словно в нестерпимой муке, дико и странно изогнутых тел — искаженные, причудливые образы Отчаяния, Ужаса, Боли, порожденные не то ночным кошмаром, не то воздействием винных паров, не то нездоровым, перевозбужденным, погруженным в смятение разумом…

Северную стену с пола до потолка занимали полки с книгами. Самыми разными — и старыми, лоснящимися, с пятнами свежих заплат, закрывающими прорехи в истертых переплетах, и новыми, хвастливо посверкивающими позолотой на дорогом сафьяне, книгами большими и маленькими, книгами, писанными пером на пергаменте, кисточкой на рисовой бумаге или печатанными на деревянных досках, книгами, купленными по случаю с лотка уличного торговца или раздобытыми через неких «подозрительных лиц» путем не- и полузаконных ухищрений. Гэдж прошелся вдоль полок, читая названия на корешках, но, даже те, которые он мог прочесть, они ничего ему не говорили: какие-то таблицы, схемы, формулы и особенности составления зелий, какие-то непонятные знаки и символы, древний ветхий том в деревянной шкатулке, рядом — книга, наглухо закованная в железо, будто в латы, и снабженная двумя крохотными серебряными замочками, еще одна книга — в переплете, словно бы составленном из множества шестигранных и чуть выпуклых чешуек, похожих на кожу крупной ящерицы… или, с замиранием сердца подумал Гэдж, может быть, настоящего дракона?

В центре комнаты высился черный мраморный постамент. На нем возлежало нечто сферообразное, размером с небольшой арбуз, накрытое от нескромных взоров лоскутом плотной черной ткани. Орк осторожно приподнял ткань, и его глазам открылся большой гладкий шар из хрусталя — не прозрачный, а совершенно черный, как агат, едва заметно багровеющий изнутри. В шаре как будто не было ничего особенного или примечательного, но, странное дело — однажды посмотрев на него, Гэдж уже не мог отвести взгляд; ему грезилось, будто там, внутри, в черных хрустальных недрах что-то дрогнуло, замерцало, мягко засветилось. Крохотная алая искра начала наливаться пламенем, вращаясь — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, все неуловимее для глаза, все более головокружительно, притягательно и завораживающе, а потом…

— Харр! Подбери лапы! Жить надоело?

Это был Гарх: он вырвался (именно вырвался, по-другому не скажешь) из какого-то темного угла и проворно набросил на зловещий шар плотный черный платок, оброненный орком секунду назад. Гэдж отшатнулся: впечатление было такое, словно его ударили дубинкой по лицу. Перед глазами его замелькали разноцветные круги, замельтешили черные точки, он покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за край стола, сшиб оттуда какую-то крохотную шкатулочку, она повалилась на пол и что-то со звяканьем выбросила из себя…

Гневливо-нравоучительное карканье Гарха доносилось до Гэджа издалека, будто сквозь толщу воды, и оттого казалось стократ более въедливым и мерзким, нежели обычно:

— Побереги шкуру, орчоныш! Волшебные вещи опасны и непредсказуемы, не любят, когда на них таращатся, лапают и без нужды беспокоят. Я достаточно долго прожил в Ортханке, чтобы это усвоить… я бы даже сказал так: я успел вовремя это усвоить, благодаря чему и прожил в Ортханке достаточно долго.

Гэдж тяжело опустился на ближайшую лавку, чтобы окончательно справиться с дурнотой и привести мир в состояние более-менее устойчивого равновесия. Растерянно потер ладонью лоб, надеясь, что от свербящей боли в висках голова его не расколется сей момент, как гнилая тыква.

— Т-ты, Гарх… Откуда ты здесь вз… взялся?

Гарх смотрел на него с раздражением:

— Я-то? Со мной-то как раз все ясно: я всего-навсего намеревался тут немного вздремнуть, уверенный, что уж здесь-то меня никто не побеспокоит. А вот кто тебе позволил сюда войти?

— Так это ты здесь… хозяйничаешь? Дверь была приоткрыта… — Орк запнулся. Поднял с пола оброненную со стола шкатулочку и то, что из неё выпало. Это был маленький неказистый обломок на кожаном шнурке, выкованный из какого-то неведомого Гэджу темного металла с серебристым отливом. На его поверхности с трудом угадывалась полустертая насечка — не то символ, не то затейливая руна… вернее, половинка руны. В первую секунду орк испугался — ему показалось, что амулет разбился только сейчас, при падении — но нет: излом был старый, потускневший от времени, да и второй половинки странного творения поблизости не наблюдалось.

Приходя в себя, Гэдж сидел на лавке, поджав ноги, вертя в пальцах странную вещицу и разглядывая её так и этак.

— Что это? — спросил он вполголоса, адресуясь скорей к самому себе, чем к кому бы то ни было, и не очень-то рассчитывая услышать ответ. Но Гарх, секунду помолчав, все-таки снизошел до краткого пояснения:

— Твое приданое, надо полагать. — Нахохлившись, ворон обеспокоенно изучал собственные лапы, в особенности — коготь, который сломал час назад, безуспешно пытаясь вскрыть в подвале бочонок с солониной.

— Какое… приданое?

— Харр! Эту штуку Бальдор приволок в Изенгард вместе с тобой пятнадцать лет назад, чтобы предъявить Саруману… Разве старик не говорил тебе об этом?

— Нет, никогда не говорил… Наверно, не придавал этому значения? А что это такое, Гарх?

— Ну, наверно, какой-нибудь оберег, который твоя мамаша повесила тебе на шею, чтобы защитить тебя от бед и болезней — у вас, у орков, очень сильны подобные глупые обычаи. Темный народ, что поделаешь!

Гэдж совсем не приветствовал, что его сородичей почитают тёмным народом, но, не желая спорить с Гархом (которого, сказать по секрету от почтенного ворона, самого считал весьма тёмным и недалеким), промолчал. Рука его дрогнула: этот амулет когда-то принадлежал его матери… Гэдж много отдал бы за то, чтобы увидеть и узнать своих настоящих родителей, и втайне (втайне даже от Сарумана!) частенько мечтал встретиться где-нибудь в горах со своими сородичами-орками, ибо, признаться, ему уже порядком надоело быть не таким, как все — хотелось, в конце концов, оказаться своим среди своих. Саруман не скрывал от своего воспитанника обстоятельств его появления в Изенгарде, но мало и неохотно рассказывал об орках как таковых, даже как будто старался избегать этой темы, при первой же возможности переводя разговор в другое русло. Единственное, что Гэджу было известно о своем происхождении наверняка — это то, что племя, из которого он родом, обитает где-то севернее, на диких пустошах и в потаенных долинах Туманного хребта, или, возможно, в ещё более далёких и суровых краях, в Серых горах, расположенных у истоков Андуина.