– Правда? – спросил Гриша, впиваясь зубами в куриную ножку. – Конфеты тоже господская еда, только что-то твои подруги из прачечной от них не вымерли. Ешь, это все брехня.

Матрене было страшновато, но она справилась с собой, и, для начала, робко скушала кусочек сервелата. Разжевав и проглотив, Матрена зажмурилась, ожидая то ли гнева божьего, то ли предсмертных судорог, но ни того ни другого не произошло. Так как кара не последовала, Матрена осмелела и подналегла на кушанья.

– Как же это вкусно! – восклицала она с громадным удивлением. – А нам святой старец говорил, что господская еда на вкус горька, яко полынь.

Гриша разрезал надвое большую мягкую булку, намазал все это маслом, накидал сверху колбасы и сыра, соединил бутерброд и выяснил, что в рот он не помещается. Пришлось положить его на стул и сесть сверху – чтобы немного примять.

Увлекшись, Матрена так подналегла на господскую еду, что ей, в итоге, стало нехорошо. Гриша налил подруге вина, та выпила и тут же, с непривычки, опьянела. Раскрасневшись, она наклонилась к Грише и спросила:

– А мы Акулине что-нибудь дадим?

– Сама решай, – предложил Гриша. – Как обычно холопов жалуют: если хорошо себя вел – даруют объедки, если плохо – даруют побои.

Матрена посмотрела на Акулину, затем вдруг вскочила на ноги, схватила стул и отоварила им бывшую фаворитку по голове. Та закричала, Матрена повторила удар. Гриша прихлебывал винцо и благодушно улыбался. На Акулину у него не было никаких планов, и он не собирался удерживать Матрену от праведной мести. Но когда стул возмездия разбился о голову Акулины, и во все стороны полетели брызги крови, Гриша нехотя поднялся из-за стола и оттащил Матрену от жертвы. Кликнув надзирателя, он указал ему на распростертую на полу Акулину, и сказал:

– Если издохла, оттащите ее в яму. Если живая – дарю вам в казарму. Пользуйтесь. И скажи Петрухе, чтобы выдал вам пять бутылок вина из моего погреба.

Надзиратель пощупал Акулину, и выяснил, что та еще на этом свете. Взвалив добычу на плечо, он сердечно поблагодарил барина за щедрость, и потащил трофей в казарму.

– Пойдем в спальню? – щупая Матрену, предложил Гриша. – На господской кровати это не то, что в брачном сарае.

– А можно мне еще вина господского? – спросила Матрена.

– С собой пузырь возьмем. Ты, я вижу, выпить не дура. Я таких девчонок люблю. А курить не пробовала? Нет? Сейчас научу. Я там, у барина, сигареты видел.

Тут в обеденный зал вошел надзиратель, и доложил, что возникли проблемы с Титом.

– Что такое? – заволновался Гриша. – Он думать начал?

– Нет, другое, – печально покачал головой надзиратель. – Уж и не знаю, как сказать. Совестно, право.

– Говори все, как есть. Я за свою жизнь такого наслушался, что меня ничем не удивишь.

– Да уже дюжину штанов изгадил, шельмец, – пожаловался надзиратель. – Не успеваем на него надеть, как он в них тотчас же и накладывает. Да ладно бы чуточку, так ведь он с головы до пят умудряется заляпаться. И всякий раз его по новой мыть, да и штаны на исходе.

– Я же вам говорил – кляп вставьте, – проворчал Гриша, которому такие разговоры, после вкусного завтрака и ожидающего его в спальне десерта, сильно испортили настроение.

– Вставляли, а то как же, – безнадежно махнул рукой надзиратель. – Четыре раза вставляли. Вышибает, паразит. Да как вышибает! Они из него, как ядра из пушки вылетают. Последний раз штаны пробил, и поросенка насмерть зашиб.