– Это ты про меня?

Гриша посмотрел на ближайшего надзирателя и ласково попросил его:

– Будь другом, объясни этой холопке, как надо с господами разговаривать. Только не калечить.

Надзиратель кивнул, подошел к Танечке, и влепил ей такой пинок под зад, что вчерашняя кисейная барышня сделала тройное сальто, не коснувшись при этом земли. Не успела она приземлиться, как по ее изнеженной спинке прошлась плеть, а властный голос надзирателя прогремел следующее:

– К господам обращаться стоя на коленях и рылом в землю ткнувшись. Говорить: ваше высокоблагородие, правящее холопским племенем милостью божьей, дозволь слово молвить ничтожной и жалкой рабыне твоей.

Танечка, вместо того, чтобы кивнуть, попыталась закатить истерику. В прежние времена, стоило ей только нахмуриться, как все ее желания вмиг исполнялись, а теперь даже талантливо продемонстрированные рыдания не привели ни к чему хорошему. Никто не прибежал, не пожалел, не пообещал купить ей, при следующей поездке в город, все, что душа пожелает. Вместо этого на Танечку посыпались новые удары плети. Гриша наблюдал за перевоспитанием Танечки, и счастливо улыбался. Матрена стояла рядом с ним, не верила своим глазам, но при каждом попадании плетки по телу бывшей хозяйки, тихо повторяла – так ее!

Долго пришлось выколачивать из капризной барыни ее барские замашки. Видя, что надзиратель бьет куда попало, и может ненароком повредить Танечке мордашку, Гриша приказал установить барыню в воспитательную позу, задрать платье и лупить исключительно по голой попе. Так и сделали. Порол Танечку один надзиратель. Порол, порол – выдохся. Его сменил второй надзиратель. Порол, порол – выдохся. Танечка визжала, попа ее сияла, как солнечный диск в полдень, но все равно не чувствовалось, что барыня перевоспиталась. Гриша вошел в азарт – ему стало интересно, что случится раньше: перевоспитается Танечка, или воспламенится ее попа. Третий надзиратель выстоял свою вахту, но вот и у него рука пороть устала. Гриша, обняв Матрену за стройную талию, спросил у нее:

– Хочешь барыню побить?

Предложение Матрену испугало – для нее Танечка по-прежнему оставалась богиней, покушение на которую просто немыслимо. Но в глубине души Матрена была большой смутьянкой и грешницей. Ее греховную сущность Гриша раскусил минувшей ночью, в ходе которой горничная приятно удивила его не только старанием, но и богатой фантазией. Смутьянство тоже в ней иногда проступало. Прежде оно выражалось в хищении конфет, то есть в сущих мелочах, но это не беда: было бы смутьянство, а там и от конфет до порки один шаг.

Матрена сделала этот шаг не без колебания. Она все еще боялась, что стоит ей поднять на Танечку руку, как бог тут же поразит ее молнией. Но вот на ее глазах били помещика – ставленника божьего на земле, секли Танечку как последнюю холопку, и ни одна карающая молния с небес не упала.

Робеющей Матрене вручили плеть, которую она отродясь в руках не держала. Гриша стоял рядом и подбадривал:

– Ну-ка выдай ей по булкам за все хорошее!

Сжавшись от страха (а ну, как и впрямь господь молнией поразит?) Матрена легонько шлепнула Танечку по попе, и тут же взвизгнула сама, испуганно глядя в небо. Но небо оставалось чистым и безоблачным. Там никого не было, только в вышине парил какой-то пернатый хищник, высматривая себе завтрак.

– Это слабо, – покачал головой Гриша. – Она тебя подсвечником по голове била. Да за такое убить мало.

Повернув заплаканное лицо, Танечка, глотая слезы, прокричала:

– Матрена, я тебя всегда баловала, всегда к тебе хорошо относилась. Как же ты можешь, после всей моей доброты, так поступать? Как тебе не стыдно? Тебя бог накажет.

– Вот девка дает! – искренне удивился Гриша. – У нее уже жопа дымится, а она все прикалывается. Матрена, солнышко, бей ее изо всех сил. Насчет бога не волнуйся – не накажет. Он, похоже, вообще ни во что не вмешивается.

Судя по всему, Матрена и сама начала понимать, что бог не собирается разить ее молнией за смутьянство, и дала себе волю. В следующую минуту на благородный зад обрушился целый шквал ударов такой силы, что позавидовали бы и могучие надзиратели. Матрена даже отходила подальше, чтобы бить с разбега. Она визжала от восторга, глазки у нее сверкали, чувствовалось, что с каждым ударом по господской попе она сбрасывает с себя оковы рабства. Но когда Матрена бросила плеть и впилась в барскую попу зубами, да так глубоко, что брызнула кровь, Гриша силой оттащил подругу, похвалил за работу, но пояснил, что Танечка еще нужна живой, потому что у нее сегодня свадьба. Бывшая барыня визжала и билась в крепких руках надзирателей. Те весело ржали, Гриша ржал, Матрена рвалась из его объятий, желая еще как-нибудь отблагодарить бывшую хозяйку за всю ее доброту. Святой старец Гапон одобрительно улыбался. В общем, всем было очень весело. Но тут хорошее настроение испортил помещик Орлов. Он немного отошел от прямого попадания, и со слезами на глазах закричал:

– Что вы делаете, скоты? Как вы можете так обращаться с людьми? Это чудовищно! Немедленно отпустите мою дочь. Не смейте ее бить!

Гриша с омерзением посмотрел на помещика, и бросил надзирателям: