Из зала раздались возмущенные возгласы.

— А ну молчать! — рявнул «отличник». Губы скривились презрительно, но эффектное выражение лица испортила повисшая в уголке рта капелька слюны. — Я еще не закончил! А это важно! Много важнее, чем все, о чем тут говорил этот… Этот…

Лоб «отличника» покрылся «морщинами тугодума», блуждающий взгляд остановился на все еще не успевшем подняться с пола толстеньком лекторе.

— Вот! Вы видите? Видите?! — заорал он, тыкая в него пальцем. — Шерсть торчит из его ботинок! И волчьи уши… Он точно прячет в кармане волчьи уши!

«Отличик» напрыгнул на толстячка, почти сумевшего подняться, снова повалил его на пол, сел верхом и принялся расстегивать пуговицы на его пиджаке.

— Да помогите же! — заверещал тот. — Вы что, не видите, что он не в себе?!!

Компашка эсэсовцев перестала удивленно глазеть и тоже рванулась к кафедре. Завязалась потасовка, отличник отвесил кому-то неслабую плюху, продолжая голосить что-то про волков, вервольфов, волчье племя, шерсть на ушах и прочих частях тела. Досматривать шоу до конца я не стал, ясно уже было, что зелье Кузьмы сработало на все сто. Или даже больше. Как он там его назвал? «Какашкина лысина»?

Я тихонько выбрался из зала и пошел к выходу. Интересно было, чем там все закончится, но во-первых, у меня есть еще парочка дел, а во-вторых — лучше мне поменьше маячить в местах, где активно поминают всуе вервольфа. Шут его знает, как те двое докопались почти до истины, но раз они смогли, значит и кто-то еще может…

Яшка изучил новую ксиву, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворенно хмыкнул и принялся деловито переодеваться. Рассовал по карманам свое барахло и нахмурился. Снова полез в карман и развернул свой аусвайс.

— Семен Панфилович Загузьев, — вслух произнес он. — Вот ведь имечко, не враз и запомнишь. Слушай, Борисыч, а тебя как назвали?

— Вы лучше не трудитесь запоминать, — меланхолично ответил доктор, в новой одежде сразу же ставший неотличимым от типичного псковского селянина. — Вряд ли мы встретимся после того, как покинем этот… Гм… Гостеприимный дом.

Я фыркнул. Похоже, деликатному Льву Борисовичу Яшка за время их вынужденного заточения надоел до икоты, но тот, в силу воспитанности, изо всех сил это скрывал. И прочитав записку от «лисьей морды», которую мои жуликоватые соседи передали вместе с одеждой и новыми документами, прямо-таки просиял. Я знал, что там написано, что сегодня ночью его из Пскова вывезут и доставят в какое-то «безопасное место». Хотя где они тут в принципе нашли безопасные месте, на оккупированных-то территориях? Впрочем, это уже не моя забота…

— А! Точно! — Яшка хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл, что хотел рассказать! Сюда же вчера гость приходил! Мы едва успели в подвал схорониться.

— Что за гость? — насторожился я.

— Видеть мы его не видели, только слышали, — Яшка одернул потертый серый пиджачок, чуть маловат был костюмчик, на животе топорщился. — Но говор приметный такой, ни с кем не перепутаешь.

— Пшекает? — быстро спросил я.

— Чего? — встрепенулся Яшка, потом просиял пониманием. — Ага! Точно! Пшекает! Так ты знаешь, сталбыть, кто это, дядя Саша?

— Может и знаю, — хмыкнул я. — Но ты все равно рассказывай, что здесь случилось.

— Дак это… — Яшка запустил пальцы в свою отросшую как попало шевелюру. — Значит, вчера вечером, уже темно почти было, слышим какую-то возню во дворе. Кто-то будто кого-то тащит, а тот упирается и скулит, как собака. Мы с Борисычем юркнули в подвал и засели там, как мыши. А этот, сталбыть, пшек затащил в дом какого-то мужичонку. И давай его пытать с пристрастием…

— Пытать? — переспросил я. — Иголки под ногти загонять и паяльник запихивать… Гм… В рот?