— Это — бредни подвыпившего анархиста, молодой человек! — сказал полицейский начальник, поняв, куда гнет Ярда. — Вы меня не удивите! Я знаю вашего брата — проспитесь и опять ведете себя как порядочные люди. Вы, вероятно, слушали анархистскую болтовню в «Деминках». Идите-ка домой. Нам и без вас хватает работы!

Гашек вышел из участка и задумался. Несмотря на свою молодость, он успел познакомиться с разными партиями. Младочехи, жалкие трусы-приспособленцы, не могли защищать свой народ от произвола австрийских властей. Реалисты-масариковцы — просто краснобаи. Национальные социалисты — не национальные рабочие, а штрейкбрехеры. Христианские социалисты носятся со своим непротивлением злу насилием. Социал-демократы на словах клянутся в верности Марксу, а на деле отказываются от него, все время говорят о всеобщем избирательном праве и о культурно-национальной автономии, как о социальной панацее. Они восхищаются борьбой русских рабочих, а сами не могут расстаться со своими канарейками.

Анархокоммунисты понравились Ярде своей решительностью. Они выступали против всякого государства, значит, и против австрийского. Какой же порядочный чех станет защищать это государство? Они — противники частной собственности. Это тоже нравилось Ярде, он сам ничего не имел. Они ненавидят религию и церковь, у Ярды тоже не было никакой любви к попам и их сказкам. Выходило, что он, Ярда, был анархокоммунистом задолго до знакомства с ними. Одного не знали его друзья — как строить новое, коммунистическое общество. Не знал этого и Ярда. В гимназиях и Торговой академии этому не обучали. Многие из анархокоммунистов писали стихи, интересовались живописью и театром, любили пошутить и подурачиться. У них было много сил, энергии, задора, но они не знали, к чему их приложить. Правда, они активно действовали в рабочем Жижкове и среди северочешских шахтеров. Не податься ли на север?

Анархокоммунисты послали Ярду Гашека в Прамен под Ломом. Ярда стал редактором и администратором журнала «Омладина». Он писал, редактировал и распространял журнал. Сотрудники жили коммуной, но когда вечером начинался дележ заработка, Ярде вспоминалась страшная сказка о разбойниках, слышанная в детстве: «Это — тебе, это — тебе, это — мне». Спали тоже вместе, в редакционной комнате. Намаявшись за день, все засыпали крепким сном, не думая, что за ними следит недреманное око полиции. Жандармы обычно являлись в полночь — время, отведенное для привидений.

— Именем его величества государя императора! Откройте! — провозглашали призраки в австрийских мундирах.

Заклинание действовало безотказно: кто-нибудь из сотрудников открывал двери. Жандармы шарили в шкафах, постелях, печке, пальто, корзине для бумаг и, перевернув все вверх дном, исчезали.

Однажды, глядя, как начальник жандармов прощупывает пиджак главного редактора, желая выяснить, не спрятано ли что-нибудь за подкладкой, Ярда спросил:

— Что вы ищете?

Начальник улыбнулся:

— Ничего. Привычка…

— Обследуем на всякий случай, — добавил его подчиненный, выворачивая карманы Ярдиных брюк.

Гашеку надоел этот дом с привидениями. Если жандармы пропускали иногда ночь-две, то клопы были на редкость пунктуальны и изо всех сил досаждали сотрудникам «Омладины», словно тоже состояли на службе в имперско-королевской полиции… Он стал замечать, что анархисты были далеко не такими, какими они себя изображали. Кроме того, у коллег Гашека появилась скверная привычка прикарманивать его заработок. Ярда подсчитал, что на недоплаченные ему деньги можно купить велосипед — вещь по тем временам дорогую. Он уже не колебался: оставив на столе редактора подробный счет, писатель сел на редакционный велосипед и отправился в новое путешествие.