Вторым обстоятельством стало сильное охлаждение императора в 1800 г. к своей семье, связанное с появлением новой фаворитки Анны Лопухиной.
Александр Павлович согласился принять участие в заговоре «не за себя, а за Россию» и только после того, как Н.П. Панин и П.А. Пален дали ему слово сохранить Павлу I жизнь. Александр предложил «устроить отца в Михайловском замке, предоставив ему по мере возможности пользоваться загородными императорскими дворцами… Александр мечтал о том, что ему удастся сосредоточить здесь [то есть в Михайловском замке] все то, что могло бы доставить удовольствие и развлечение его отцу и сделать его счастливым»[239]. Возможно, наследник искренне считал императора Павла душевнобольным и ради спасения своей страны и личной безопасности вступил в заговор. Может быть, он обманывал себя относительно исхода переворота, выдавая желаемое за возможное. У П.А. Палена, конечно, не было иллюзий относительно судьбы Павла в случае успеха переворота. «Я прекрасно знал, – рассказывал он позднее Ланжерону, – что надо завершить революцию, или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла I не будет прекращена, то двери темницы скоро откроются, произойдет страшная реакция…»[240] После своего согласия, не позднее весны 1800 г., цесаревич Александр тоже стал во главе заговора. Нет сомнения, что П.А. Пален держал великого князя в курсе всех своих действий, а после того как Панин 15 ноября 1800 г. был отставлен от должности и отправлен в Москву, – только его одного. От будущего императора не было смысла скрывать ход подготовки переворота. Поскольку разговаривать на эти темы было опасно, Пален и Александр поддерживали связь с помощью записок: «сообщали друг другу наши мысли и те меры, которые требовалось принять»[241]. Это было удобно и безопасно, так как Пален по службе был непосредственно подчинен великому князю Александру. Иначе говоря, что не удалось Екатерине II, получилось у П.А. Палена!
Следующим шагом после получения согласия наследника стала организация возвращения из ссылок тех людей, на которых П.А. Пален мог рассчитывать: Зубовы, генерал Беннигсен и некоторые другие. Пален хитроумно исполнил задуманное. Еще в 1797 г., во время коронационных торжеств, Павлу предсказали, что если первые четыре года его царствования пройдут благополучно, то он будет править долго и без серьезных потрясений. В ноябре 1800 г. они прошли, и Пален, воспользовавшись «светлой минутой» в настроении императора, предложил ему по случаю столь торжественного события объявить амнистию, вернув на службу всех разжалованных за эти четыре года. Зная, что Павел I не чужд романтики, П.А. Пален бросился к его ногам. Павел I был тронут и тут же отдал приказ о помиловании. Однако этот шаг имел и серьезное негативное последствие. Тех офицеров и гражданских чиновников, которые первыми прибывали из ссылок, безоговорочно принимали на службу. Но вскоре все места были заняты, и остальным было предложено вернуться обратно[242].
«Так я обеспечил себе два важных пункта, – рассказывал П.А. Пален Ланжерону, – первое, заполучил Беннигсена и Зубовых; второе, еще усилил общественное ожесточение против императора»[243]. Павел I милостиво принял Зубовых, главным образом вследствие того, что князь Платон выразил намерение жениться на дочери Кутайсова. П.А. Пален тут же подключил их к планам обсуждения переворота.
Частью замысла было создание негативного общественного мнения об императоре Павле, в первую очередь распространением всевозможных небылиц о нем. «В течение двух последних месяцев царствования Павла, направлять публику на один предмет – ненависть к Павлу… Умы распалялись, недовольство увеличивалось, и Павел день ото дня становился ненавистнейшим тираном в глазах обитателей Петербурга»[244]. П.А. Пален знал об этом и подогревал страсти. Никто не был уверен в завтрашнем дне. Все действия Павла I, о которых ходили слухи, словно подтверждали, что он лишился рассудка и своими действиями ведет империю к краху. П.Н. Буцинский, собиравший отзывы о Павле его современников, справедливо заметил, что «так называемая “большая публика” знала несравненно больше сплетен, сказок и анекдотов о Павле I, чем реальных исторических фактов»[245]. Но именно эти слухи и определяли отношение современников к деятельности императора Павла и подготовили благоприятную почву для заговора против него.
Среди столичных офицеров зрело недовольство, но его необходимо было направить в нужное русло, привлечь их к заговору. Это было делом опасным, трудным, но необходимым. В первую очередь, нужно было заручиться поддержкой генералов – командиров полков. В итоге среди заговорщиков оказалось все высшее офицерство: командир Семеновского полка генерал-майор Н.И. Депрерадович, командир Преображенского полка генерал-лейтенант П.А. Талызин, шеф Кавалергардского полка генерал-лейтенант Ф.П. Уваров и другие[246].
Военный губернатор Петербурга П.А. Пален, цесаревич Александр Павлович, высшие офицеры вращались в одном кругу, и поэтому узнать их отношение к Павлу не составляло большого труда. После такого «предварительного выяснения» руководители заговора действовали следующим образом: «Однажды Талызин, возвратившись поздно домой, нашел на столе своем в кабинете запечатанное письмо; распечатывает – оно от графа Панина, который просит его содействовать Палену в заговоре против императора, говоря, что он уже рекомендовал его как надежного и верного человека военному губернатору. Талызин, истребя письмо, ждал последствий. Пален, увидя его во дворце, спрашивает при всех, читал ли он письмо от графа Панина, и, получив утвердительный ответ, просит его к себе в шесть часов на совещание»[247]. В результате гвардейские офицеры стали главными исполнителями заговора против императора Павла I. Без их участия этот переворот едва ли был возможен.
Прекрасно зная о подобных настроениях среди военных, Пален тем не менее не спешил делиться с ними замыслами об ограничении самодержавия. Тогда это могло помешать успеху заговора против Павла I, но в дальнейшем стало чуть ли не решающим в провале идейных замыслов, связанных с переворотом 11 марта.
Генералы, в свою очередь, подключили к заговору офицеров своих полков. В итоге о готовящемся событии знали почти все офицеры Семеновского полка, 3-й и 4-й батальоны Преображенского, которыми командовали участники заговора полковник Запольский и генерал-майор князь Вяземский, и многие другие. Всего в перевороте 11 марта 1801 г. принимало участие около 300 человек, что было чрезвычайно много для подобной нелегальной организации.
Содействовал вербовке нужных для заговора людей и сам великий князь Александр Павлович. В частности, он привлек «личным авторитетом» адъютанта Преображенского полка плац-майора А.В. Аргамакова, который имел право, как дежурный адъютант, являться к императору в любое время дня и ночи по особому подъемному мосту. Он был обязан докладывать обо всех чрезвычайных происшествиях в городе. Все караульные его знали в лицо, поэтому он был очень нужен заговорщикам как проводник в Михайловский замок. «В 1820 году Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался вступить в заговор против Павла I. Но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекнул его за это и попросил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он вынужден был согласиться»[248]. Этот эпизод свидетельствует о том, как тщательно подбирались нужные делу свержения Павла I люди, а также об активном участии в подготовке переворота цесаревича Александра Павловича.
По всей видимости, уже в начале 1801 г. к заговору был привлечен великий князь Константин Павлович. О нем в связи с этим событием особо не упоминают, поверив на слово, что в ночь переворота он спал, «как спят в 20 лет»[249]. Однако факты говорят противоположное. Нет сомнения, что Константин знал о заговоре и принимал в нем активное участие[250]. Главным доказательством служат мемуары Саблукова: «В 10 часов утра (11 марта) я вывел свой караул на плац-парад, а между тем, как проходил развод, адъютант нашего полка Ушаков [несомненно, участник заговора] сообщил мне, что по именному приказанию великого князя Константина я сегодня назначен дежурным по полку. Это было совершенно противно служебным правилам». Нейтрализовать Саблукова было чрезвычайно важно. В свое время Пален «намекал» ему на существование «конспирации» против Павла I, но тот отказался его понимать, то есть не примкнул к заговорщикам, но и не выдал их. Однако осуществлению переворота он мог помешать, почему и был устранен своим непосредственным начальником, великим князем Константином.
Цесаревич Константин очень активен и в ночь переворота. Тот же Саблуков сообщает, что к нему несколько минут после часа пополуночи 12 марта передали с ездовым великого князя Константина собственноручную записку его высочества, «написанную весьма спешно и взволнованным почерком: „Собрать тотчас же полк верхом как можно скорее с полною амуницией, но без поклажи и ждать моих приказаний. Подпись: Константин. Цесаревич“. Потом ездовой на словах прибавил: „Его Высочество приказали мне на словах вам передать, что дворец окружен войсками и чтобы вы зарядили карабины боевыми патронами“»[251]. Этот гонец, судя по расстоянию, которое он преодолел, выехал из Михайловского замка еще до смерти Павла I[252]. Константин же не требовал немедленной помощи, а приказывал поднять полк и ждать приказаний, чем отнимал у Саблукова возможность действовать самостоятельно.
В чем причина участия цесаревича Константина в заговоре? В историографии за ним закрепилась репутация недалекого человека, который действовал, повинуясь исключительно своим страстям. Как считали Бикерман и Раленский, авторы биографических очерков о Константине Павловиче, принять участие в заговоре против своего отца цесаревича побудил ужас перед императором. Однако храбрость свою он доказал участием в знаменитом Итальянском походе Суворова. Причина участия Константина в перевороте, скорее всего, в том, что он в то время придерживался просветительских взглядов на образ правления и осуждал деспотические методы своего отца. К тому же он, видимо, искренне считал Павла I душевнобольным. «Мой отец объявил войну здравому смыслу с твердым намерением никогда не заключать мир», – тонко, по-французски шутил великий князь[253]. И наконец, Павел I принял одного из своих убийц, одетого в мундир конногвардейца, за цесаревича Константина. Он, возможно, хорошо знал своего сына!
К марту 1801 г. основные приготовления к перевороту были завершены. Большая часть столичного общества ненавидела и боялась императора Павла, генералы и офицеры ждали только сигнала. План действий в ночь переворота разработали Пален и Беннигсен. Первоначально Пален намеревался осуществить все официально – свержение Павла I на 7 марта, по европейскому стилю – 15. Известно, что в 44 году до н. э. 15 марта был убит Юлий Цезарь. Но цесаревич Александр предложил отсрочить «задуманный удар» до 11 марта, так как в тот день дежурным будет 3-й батальон Семеновского полка, в котором он был уверен более всего.
Пален с самого начала был убежден в необходимости убить Павла I. Без сомнения, его мнение на этот счет разделяли генерал Беннигсен и братья Зубовы. Вечером 11 марта организаторы заговора поделились своими мыслями на этот счет с остальными офицерами, собравшимися на «ужин» у Талызина. Описывать подробно ход событий в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. нет необходимости – это не раз уже сделано. Уточним лишь несколько любопытных фактов. Некоторые мемуаристы утверждают, что князь Зубов, ворвавшись с Беннигсеном и офицерами в комнату к императору Павлу I, предложил ему отречься или же ограничить самодержавную власть, подписав «текст соглашения между монархом и народом»[254]. Но разгорелся спор, в результате которого пьяные офицеры убили Павла. Мы знаем, что руководители заговора рассчитывали убить Павла I и ограничить самовластие Александра I. Возможно, что Пален хотел добиться от императора Павла подписания такого документа, а от Александра I – его исполнения. Однако бывшие там офицеры пришли не оговаривать условия отречения монарха или ограничения его власти.
Технически переворот был осуществлен блестяще. Основная заслуга принадлежала здесь генералу Беннигсену. Он вел себя в ту ночь очень хладнокровно и четко всем руководил. Беннигсен стоял во главе одного из отрядов, видимо, первым вошел в спальню к Павлу, заявил императору, что тот арестован, и… вышел. Он не желал присутствовать при убийстве, прекрасно понимая, что это не будет радостно встречено Александром Павловичем и может повредить его дальнейшей карьере.
П.А. Пален, стоявший во главе другого отряда, явился, когда все уже закончилось. Это дало повод думать, что он действовал двулично, то есть в случае неудачи заговора явился бы на помощь императору[255]. Едва ли это так. Во-первых, отряд Палена состоял из офицеров, которые ненавидели Павла I. Во-вторых, участники заговора зашли слишком далеко и были готовы на все. Отступление стало уже невозможным. Сам Пален объяснил Ланжерону свое «опоздание» следующим образом: «Император погиб и должен был погибнуть. Я не был ни очевидцем, ни действующим лицом при его смерти, я предвидел ее, но не хотел в ней участвовать, так как дал клятву великому князю Александру»[256]. Пален не хотел формально нарушать слова, данного им будущему императору, тем более что надеялся стать доверенным лицом нового монарха. Появившись в Михайловском замке, Пален сразу же взял в свои руки политическое руководство, назначил Беннигсена новым комендантом замка и поручил ему распоряжаться военными.
Поведение членов императорской фамилии в ту ночь не было однозначным. Великие князья Александр и Константин участвовали в заговоре. Наследник был пассивен и удручен тем, что знает о происходящих событиях. Он, возможно, надеялся, что его отцу сохранят жизнь, но вполне возможно, что и понимал нереальность этого. Узнав о смерти отца – залился слезами. Цесаревич Константин так охарактеризовал его поведение в ту ночь: «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию довольно натуральному, но неуместному. Пален приходит за ним, грубо хватает за руку и говорит по-французски: „Будет ребячиться, идите царствовать, покажитесь гвардии“»[257]. Александр растерян и подавлен – он ведь, пусть косвенно, стал отцеубийцей. То же чувствовал и Константин.
Императрица Мария Федоровна, видимо, не была посвящена в заговор, но вполне возможно, что она знала о нем или, по крайней мере, догадывалась. Поэтому ночью она быстро сообразила, что происходит в покоях ее супруга. Первой ее реакцией была не тревога за мужа и императора, а попытка взять ситуацию под свой контроль, тем более что Александр пребывал в нерешительности, а прав у нее было не меньше, чем у Екатерины II. Однако, видя, что ее никто не поддержит, Мария Федоровна предалась чуть запоздалой скорби по умершему супругу. В ночь с 11 на 12 марта в императорской семье бушевало множество страстей и амбиций, не было только сожаления о смерти отца, мужа, императора.
Правление императора Павла возбудило к нему ненависть дворянства, а его фигура стала олицетворением тирании. Однако прочие сословия приняли эту весть равнодушно, а солдаты столичных гарнизонов – весьма холодно. Убедившись, что Павел действительно умер, привыкшие подчиняться, они спокойно присягнули Александру I: «Все одно: кто не поп, тот и батька».