Бучма, Миколайчук, Хатко и Занько, попавшие в мой отряд кормчие и атаманы шаек, были словно сошедшие с полотен картин запорожцы. Бучма оказался именно тем высоким козаком, обнимавшимся с янычаром.

Скорее всего, так было задумано еще в крепости, так как маленький и склонный к полноте старый янычар, по имени Селим, оказался в составе корабельной абордажной команды.

Для лучшего учета боевых качеств моего корабля в составе разных типов кораблей и судов империи куттер объявили аналогом крупной бергантины, определив, что в период ведения боевых действий в состав экипажа должно входить до трех десятков гребцов и не менее двух десятков солдат. Так как мой кораблик не относится к гребным судам, то было решено обязать перевозить мне десяток янычар и два десятка крепостных азапи. Для применения установленных мной орудий Мурад-топчи выделил мне трех из десяти крепостных артиллеристов. Вообще со стороны Мурад-топчи мне удалось добиться, казалось бы, невероятной помощи и щедрости.

Не знаю, то ли Гасан-паша повлиял на главного крепостного артиллериста, то ли сам Мурад-топчи решил взять надо мною шефство, над новиком, имеющим отношение к его ведомству. В огромной империи в эти времена в наличии всего тысяча артиллеристов – фактически штучный товар.

В арсенале крепости я нашел заброшенную бомбарделлу – бронзовую микро-пушку длиной 300 миллиметров и калибром 25 миллиметров, прикрепленную к метровой длины колоде тремя железными кольцами, и с раскаленным прутом для зажигания пороха. Выдали мне и четыре десятка метров фитиля. Там же нашел три бочонка старого, еще не зернистого пороха. Подумал и решил – пригодится. Раз дают, то надо брать. Получил еще и целый пуд свинца. На отливку пуль и ядер.

Неожиданно маленький кораблик оказался переполнен людьми. Скученность получилась огромная. Это я так думал. Оказывается, в бергантину помещается 30 гребцов и 20 солдат – в суденышко 16 метров длиной и два метра шириной. Что уж тут мне говорить с моими семнадцатью метрами длины и почти четырьмя метрами ширины куттера.

В эти времена скученность на корабле – обыденное явление. На галерах водоизмещением 350 тонн количество гребцов было до 150 человек, а солдат абордажной команды немного меньше, и это при размерах корабля – 40 метров длины и 5 метров ширины. Что-то сродни большому сундуку можно было назвать каютой капитана, единственного, кто имел корабельную койку.

Пришлось придумывать, где разместить людей и настоящий корабельный гальюн парусника.

На носу и корме установил что-то типа подвесных балконов, с решетчатой палубой и дырками для нужды. На носу определил гальюны для простого народа, а на корме – для себя и пассажиров. Теперь, кому приспичило, переходит через борт на носу или корме и попадает на балкон, решетка пола которого находится примерно на полметра ниже палубы. Простое приспособление вдруг оказалось настоящим местом паломничества козаков с приписанных к кораблю «чаек». Теперь, даже стоя у берега, неприхотливые вояки, посетители мест общего пользования, стали чинно и не торопясь, иногда даже выстаивая в очереди, в которой всегда есть о чем поговорить, ходить в гальюн. Дабы не портить панычу настроения. На своем суденышке я навел порядок почти мгновенно. Не нравится – за борт, а потом на борт ослушнику шага нет. Да и мои люди тому настоящий пример.

Размещение трех десятков человек с оружием и продуктами – тот еще вопрос. Галеры, имея огромное количество людей на малой площади, практически каждому на борту выделяли только сидячее положение или останавливались на ночь у берега для обеспечения сна, отдыха и питания людей на берегу.

Мне такой расклад не подходил. Терять автономность и ходить по телам ночью и днем не хотелось.

Поэтому решил большую часть абордажников разместить на крупноячеистых сетях, вывешенных горизонтально за бортом и натянутых на бревна, один торец которых крепится и упирается к борту, а второй конец фиксируется тросом к вершине мачты. Таким образом, вдоль бортов корабля и вокруг его носа, горизонтально поверхности воды оказалась натянута крупнозернистая пеньковая сеть, на которой три десятка человек, без оружия и с голыми ногами, стали лежать или сидеть на переходе и даже ночью у берега.

Такое экипажам и гребцам шаек и бергантин даже не снилось.

Хотя мой кораблик и не был гребным судном, но объяснение того, что корабль может двигаться с помощью винта древнего Архимеда, с помощью нехитрого приспособления, которое выковал кузнец православной общины Ачи-Кале, прошло с пониманием. Также удалось объяснить, как с помощью паровой машины Архимеда можно вращать ось движителя, помогая гребцам в ускорении корабля, благо макет этой крутящейся и выпускающей пар турбинки, показываемой на школьных уроках физики, сделать несложно.

Лично командир флотилии и священнослужители проверяли механизм педального привода, кинематику которого через раздаточную коробку шпиля выборки трала я вывел на ось гребного винта. Теперь, словно спасательная шлюпка закрытого типа, мое небольшое суденышко было способно идти с помощью гребцов. Чем мы не преминули воспользоваться. В маленьком трюме удалось разместить только шестнадцать посадочных мест для гребцов, крутящих педали кинематических передач и обеспечивающих ход в четыре узла. Там же, в трюме, установили разборный помост, обеспечивающий ведение огня из амбразур крыши трюма.

Трюм и моторный отсек стали местом жительства дюжины моих вассалов, пары матросов, двух будущих корабельных механиков и приписных артиллеристов. Остальные члены экипажа разместились, как и на всех кораблях и шайках, – где придется на верхней палубе и в навесных забортных сетях, под натянутым тентом. Моя каюта превратилась во что-то похожее на баталерку, где живет капитан и брат Фома.

Брат Фома, который из монахов был переведен в священники, получил молодого послушника в подчинение, для руководства переписи документов маркиза Готии, и вновь оказался откомандирован на корабль вельможи.

Теперь в моей маленькой каюте разместилось аж четверо человек. Маркиз и батюшка, спящие на койках и лежащие валетом в проходе подростки – послушник Стефан и слуга Николай.

Устройство и уклад жизни маленького кораблика пришлось отрабатывать буквально на ходу. Хорошо еще, что экипаж куттера рос постепенно. Поэтому, когда возле моего корабля, на пирсе, собралось три десятка дополнительных воинов, я уже не удивлялся.

Да и куда удивляться. Те же самые козаки – сидят внутри небольшого суденышка, словно зерна в бобовом стручке, спят там же, вповалку. В отхожее место ходят также на виду у всех, прямо на ходу шайки.