— Мы все. Нас много. Пойдём. Твоя мама не знала покоя — наконец ты её утешишь. А ты, дочка, — сделав несколько шагов прочь, женщина оборачивается, чтобы подарить растерянной Ксении свои последние слова: — Возвращайся. Твой путь только начался, и он будет долог. А в конце пути мы снова встретимся здесь.

Не отвечая, Ксения, вмёрзшая подошвами кроссовок в звёздную дорожку, машет уходящим путникам, пока не перестаёт чувствовать звёзды под ногами: проваливается сквозь них и летит вниз сбитой ракетой — сперва через мерцающую тьму, потом — через рыхлые, пенные облака, наконец — через крышу, падая прямо на диван. Открыв глаза, она не спешит переводить взгляд с нетронутой потолочной побелки. Она знает, что рядом — мёртвое тело. Она не знает, что будет дальше. Она помнит, что в конце пути её ждёт космос.

Мигалки служебных автомобилей бьют по окнам сине-красными всполохами. Нехотя Ксения поднимается и бредёт к двери. Она теперь хозяйка — ей и открывать.

— Ну и денёк… — изрекает Николаич, запихивая в рот очередной кусок остывшей запеканки. На кухне полутьма, разрежаемая светом настольной лампы, и почти даже тишина, разрежаемая лишь лязганьем столовых приборов о посуду да несмелыми разговорами.

Женька вызвалась побыть с Алисой, пока та не уснёт в своей комнате — идти спать без матери она сперва наотрез отказывалась, но усталость вкупе с пережитым ужасом, осевшим на подкорке детского сознания, взяли своё. Сама Ольга осталась в доме брата — вместе с дежурным нарядом, что пробудет там, пока работают эксперты, приехавшие из Новороссийска уже ближе к ночи. Говорят, утром её доставят на дознание — в том, что стреляла в Баграмяна, она уже призналась.

— Коленька, и что же теперь будет? — несмело интересуется Роза. Гостиница полна отдыхающих, которые и не догадываются о «тайной жизни» Алиевки — её настоящей жизни, той, что так далека от шашлычка под коньячок на пляжной дискотеке.

— Я разговаривал с главой СК по краю. Дело такое, что обернуться оно может как угодно… Но удача на нашей стороне: дело передали в центральное отделение, а краснодарским Багромяновский папаша не указ — у них проверка из Москвы на носу, они хотят закрыть всё быстро, без шума и чтоб никто не подкопался.

— Быстро — это… — Ксения подаёт голос, не договаривая.

— Не переживай. — Николаич хотел бы быть участливым, да стесняется. Очень не хватает отправленного им же в Геленджик Валерки — с ним было бы спокойней. — Уже подтвердили, что двое были застрелены из ствола, который привёз с собой Артур — оружие зарегистрировано на Баграмяна-старшего. Личности убитых устанавливаются. Что до ружья, то разрешение на хранение у Квитковского было. Поступок Ольги попадает под статью о необходимой самообороне — ведь на момент смерти Баграмян всё ещё держал в руке своё, да и пули, которые извлекли из тела Квитковского, были выпущены из него же. К тому же, Баграмян находился под подпиской, готовился его арест по делу о подготовке нападения… В Алиевку он уехал сам, у нас есть записи с камер наблюдения на одной из заправок Роснефти как раз между Новороссийском и Алиевкой — на них за рулём машины именно он. В общем… Впереди дознания, потаскают вас по допросам знатно. Потом суд. Но ни тебе, ни Ольге скорее всего ничего не грозит. Все обстоятельства в вашу пользу, если можно так выразиться…

Ксения молча осмысливает слова полицейского. Тот всего лишь озвучил её собственные соображения, но оттого, что кто-то сторонний и знающий произнёс их вслух, становится легче. За Ольгу страшно — что будет с Алисой, если её задержат хотя бы на сутки?

— Мы уже связались с её мужем, — будто читая её мысли, продолжает Николаич. — Он обещал вылететь первым же рейсом. Выяснилось, что человек он непростой, серьёзную должность занимает в военном ведомстве по Сибирскому ФО.

Всё обойдётся, всё будет хорошо. Ксения чувствует это на неведомом доселе уровне — чувствует свободу, как та окутывает её с головы до ног, помещая в уютный, безопасный кокон. Будто она теперь под защитой. Всё обойдётся — Ольгу отпустят, и они с Алисой уедут. А что будет дальше — она не знает. Будет новая жизнь.

Хоронят Мишу всем посёлком. Дом, до которого в иной день, месяц, год мало кто доезжал, ныне полнится людьми. Ксения очень боялась идти — боялась косых взглядов, перешёптываний. Боялась помешать чужой скорби. Ещё на подъездах они с Олей договорились, что если что-то пойдёт не так, они сразу же уедут. Опасения не подтвердились — как Николаич и обещал, происшествие в доме отшельника серьёзной огласке не придавали. Личности участников не разглашают в интересах следствия, а до одинокого «колдуна», нарвавшегося на криминальные разборки с кем-то из неместных, по большому счёту дела никому и нет.

— Как и с теми двумя из виноградников — замнут. Шумиха в регионе никому не нужна… — декларирует Валера, перед тем, как остановить машину у ворот.

Вот и замкнулся круг, думает Ксения, хлопая дверцей. На ней чёрные брюки, белая блуза и тонкий серый кардиган — под стать дымчатому небу. В такие дни принято говорить «небо плачет», но небо над Алиевкой не плачет — лишь хмурится, грозясь пролиться, но всё ещё держится. Пухлые облака скрывают собою солнце, погружая посёлок в досрочную осень. Ксения переступает порог калитки вслед за спутниками и закрывает её за собой. Их никто не приветствует, кроме игриво взвизгнувшей псинки — та подлетела к гостье, едва завидев, и тут же смущённо попятилась.

Вопреки ожиданиям, священника на панихиде не видать. Кроме местных здесь много незнакомцев — наверное, друзья и родственники семейства из окрестных городов. Гроб вынесли во двор, и пока гости поминают усопшего речами разной степени казённости, безутешные родители дежурят у его изголовья. Наконец-то Ксения их увидела — в окружении старших сыновей они стоически принимают соболезнования, не срываясь ни в рыдания, ни в причитания.

— На кладбище поедем? — интересуется Валера у спутниц шёпотом, дабы никого вокруг не потревожить.

— А стоит? — несмело отвечает Ольга. Таскать ребёнка по погосту ей не хочется, но они приехали все вместе, значит и решать будут сообща.

— Не-а, — отзывается Женька. — Что мы там не видели. Попозже сходим — может, через год… Когда земля осядет. Могилка — это навсегда, она никуда не денется.

На том и порешили. Прежде чем покинуть двор — так же незаметно, как и приехали — напоследок осматривают угодья: розы пожухли, никто не поливает их больше. Собака тоскливо выглядывает из-за сарая — стесняется подходить, не желая снова быть навязчивой.