— Подождите, — просит Ксюша. — Я на минуту.

Там, за сараем, груда мусора — все Мишины вещи, включая кровать и одежду… По неведомой причине родители решили избавиться от всего, что могло бы напомнить им о младшем сыне. Наверное, они правы — всё лучше, чем создавать дома целый музей имени почившего чада. Но… Странно это. В куче, ожидающий то ли сожжения, то ли отправки на свалку, среди остальных игрушек, валяется коробка. Ксения несмело подходит к нагромождению, оглядываясь — не видит ли кто? Чувствует себя воровкой — воровкой чужой скорби. Никто не смотрит — панихида идёт своим чередом, и никому нет дела до выброшенных за сарай вещей.

— Ну, где ты там? — окликает Женька. Как и спутницам, ей тоже неуютно — она хочет убраться отсюда поскорее.

— Уже иду. — На цыпочках Ксения возвращается, держа в руках муравьиную ферму в заводской упаковке. И только на улице, уже готовясь сесть в машину, замечает, что кроме муравьёв прихватила с собой ещё кое-кого.

— Интересно, как его зовут? — Валера воспротивился было тому, чтобы безродная шавка прыгала за заднее сидение служебного авто, но Алиса быстро сориентировалась — приютила псинку у себя на коленях и принялась гладить. Не отбирать же зверушку у ребёнка?

— Не знаю, — неуверенно отвечает Ксения. — То есть я вообще не думаю, что у него есть имя.

— Значит, будет. — Алиса прикладывает палец к уголку губ, крепко задумавшись. Тут иной раз и куклу не знаешь как прозвать, не то что настоящую собаку.

— Дай-ка. — Ольга осторожно теснит дочь и приподнимает собачью лапу. — Девочка. Пусть будет Марго.

Алиса согласно кивает: Марго — в честь овчарки, что похоронена за дядиным домом.

Тело убитого выдали сегодня утром, с помощью вездесущих Розиных знакомых наняли работников не из болтливых, и к обеду всё было готово. Сейчас же гости, ступая по разросшейся траве, следуют по двору. Осиротевшая овчарка рада гостям, а завидев дышащий комочек белой свалявшейся шерсти на руках младшей, принимается вилять хвостом с удвоенной силой. Поддавшись на уговоры матери, Алиса опасливо выпускает новонаречённую Маргошу с рук, и та, едва принюхавшись, тут же отдаётся безудержным собачьим игрищам со своей новой соседкой.

За домом, между поленницей и забором, тенисто и тихо, как и подобает погосту. Новая могилка выделяется из рядов соседних свежей насыпью. В стороне — кованая скамья со столиком.

— У нас без церемоний, располагайтесь пока. Ксюш, пойдём похозяйничаем?

Ксения, оторвав наконец взгляд от рыхлой насыпи, следует за сестрой бывшего хозяина дома.

— Здесь у нас праздничная посуда. Не думала, что когда-нибудь она нам пригодится… Есть и настойка. Ставь-ка рюмочки на поднос — на всех, кроме водителя и мелкой.

Ксения послушно выгружает из шкафа три рюмки, споласкивает их водой из-под крана и ставит на изящный медный поднос. Рюмки хрустальные, тончайшие. Сколько же здесь всего… интересного. Не дожидаясь дальнейших указаний, переливает настойку из домашней тары в пузатый графин того же сервиза.

— Теперь здесь всё твоё. Как за домом смотреть ты сама разберёшься, а с остальным… Муж приедет завтра и заберёт Алиску. А я останусь. Побуду здесь, пока ты полностью не освоишься.

— Хорошо, — кивает Ксения. У неё будто гора с плеч упала — она ведь на самом деле думала, что останется со своей новой жизнью один на один.

— Ксюш…

— А?

— А можно я пока у тебя поживу?