— Он у своей девушки сейчас живёт. Но меня домой отвезёт, если я ему позвоню.

— В смысле — если позвоню? Брата что — тоже здесь нет?

— Нет конечно. Он дал мне денег, остальное я сам устроил. Весело же получилось? Скажи, Ксюш, тебе весело?

Ей — не весело. Ни коим образом. Ей обидно до чёртиков, ей рыдать охота. Пользуясь размытой полутьмой, промежаемой блуждающими огнями дискотечного освещения, она исподволь пытается Мишу получше рассмотреть. Аккуратная стрижка, свежие волосы — интересно, скольких трудов ему стоит банально привести себя в порядок, если он фактически живёт один? А вещи… Вспомнив, как наяривала Женька с утюгом наперевес, отпаривая платье, что за пару месяцев на дне чемодана превратилось в какую-то фигуру оригами, она пытается представить, как выглядит Мишин быт. Как он стирает, гладит, моет посуду… И как он спит по ночам — в доме, потерянном в полях, где на вёрсты вокруг нет ничего, кроме тишины и пустоты. Что при этом творится у него на душе. И почему-то ей сразу всё становится понятно — и розы, и праздник, и золотистые блёстки, которыми его жизнь, должно быть, присыпана, как безвкусный каравай — сахарной пудрой.

— Не надо брату звонить. Пусть побудет с девушкой. Я тебя до дому провожу.

— Правда? Как? — Глаза Мишины вспыхивают и тут же затухают. — У тебя даже машины нет.

— У Валеры есть. А благодаря меню, Валера нынче трезв. Скажешь, когда тебе будет пора…

— Да хоть щас! Кафе на всю ночь арендовано, пускай все веселятся. А мне ещё лекарства принимать…

Отловив друзей на танцполе, Ксения скудно, без подробностей и уж точно без объяснения мотивов обрисовывает ситуацию.

Десять минут спустя все четверо уже погружены в машину. Пока Женька по-хозяйски переключает радиостанции на магнитоле, а Валера пытается не прозевать нужный поворот грунтовки, Ксения делит заднее сидение с именинником. Сложенная коляска потряхивается в багажнике, на наиболее резких кочках с грохотом врезаясь в стальную крышку. Ксюхе неудобно. Потому что несмотря на то, что на заднем их двое, места между ними ещё очень-очень много, и это пространство отражается в сердце какой-то вакуумной пустотой. И не заполнить её ничем.

— Ну всё, приехали. — Подкатив к калитке, Валера наконец тормозит и стремглав выскакивает, чтобы вытащить коляску. Аккомпанементом к прибытию служит надрывистый собачий лай из-за забора.

— Пойдём, я помогу, — вызывается Женька.

— Не надо, — шепчет ей Ксюха. — Отдыхайте.

— А ты что — одна здесь…

— Домой пешком дойду — здесь не далеко, дорогу знаю. А ты не спорь, — упреждающе обрывает она подругу, уже было открывшую рот для протестного заявления. — Лето скоро закончится. Пользуйтесь тем, что осталось.

Она даже не представляет, как жестока — резанула правдой по праздничному настроению, и Женька обиделась бы, да только если и обижаться — то на себя. Она сама всё испортила. Она влюбилась.

— Ладно. Тогда… До завтра.

— До завтра. — Ксюха отвечает уверенно и с улыбкой.

Ксюша обходит просторный дом, как делала это уже однажды, но теперь её внимание привлекают всё новые и новые детали. Пока Миша заперся в своей комнате, совершая там ритуал переоблачения в домашнее, она с любопытством осматривает окружающее её пространство. В доме нет телевизора. Зато есть несколько ноутбуков. Убранство чистое, опрятное и неизменно старомодное. Как будто бабушкин сундук вытрясли, вдохнув в содержимое новую жизнь и разбавив угрюмый оттиск старины вкраплениями современной техники. Электрочайник, новенькая плита, четырёхкамерный холодильник, микроволновка, тостер… Это жилище не выглядит жилищем отшельников. Оно также не выглядит необитаемым — несмотря на тишину, которая сегодня, в ночь после праздника, обретает какие-то гнетущие, печальные нотки, частичка уюта проклёвывается сквозь каждый половик, через ивовые прутья плетёных стульчиков на террасе и полупрозрачные занавески на окнах. Как и в прошлый раз, Ксения поражается чистоте — дом ею полнится. А дом-то не маленький…

— Кто здесь убирается? — Спрашивает она саму себя — забывшись, вслух.