— Ты же всё равно никогда не ударишь. Ты ж амёба. В суд тебя подружка потащила, в деревню эту сраную — она же. Сто пудов, и здесь без неё не обошлось. Ну, выходите, лошары. Хочу видеть каждого, кого лично потом урою.

— Я здесь одна, Артур.

— Ага.

— Ага.

— Попиздела и хватит. Развязывай уже, и мы договоримся.

— Мы не будем договариваться, Артур.

— Мы будем делать всё, что я скажу. Ну же, Ксюшенька, будь хорошей девочкой. Принимать решения — это не твоё. Твоё — это слушать и исполнять.

Ничего не происходит. Ксения зла до невозможности — на саму себя. Даже слышать его ей недостаточно. Похоже, она всё-таки переоценила свои силы. Неужели, на этом всё?

— А если сейчас же не развяжешь, то за твоей шлюховатой подругой снова приедут. Только вот домой она уже не попадёт. И к предкам твоим приедут — думаешь, я забыл, где они живут? Я всех достану — а тебя оставлю на потом. Что таращишься? Страшно? Вот видишь — тебе всё-таки страшно. Зря храбрилась, не твоё это. Развязывай, давай.

Оказывается, трудно только в первый раз. И как она могла забыть правило первого раза? Прут опускается ему на ноги, удар отзывается в ладонях ядовитым жёстким трением. Ей кажется, что это было совсем как-то никак, да только он вопит. Вопит, чёрт возьми — она такого не ждала.

— Сууука!

Она заносит и опускает прут, пока хватает сил, не отвлекаясь ни на вопли, ни на угрозы, ни на мольбы, и прекращает лишь когда тот выскальзывает из ладони. Следом на пол падают несколько алых капель. Артур уже не вопит — только тяжело дышит, нелепо раскорячившись у подножия колонны. Она долго смотрит в его лицо, в раздувающиеся ноздри и распухшие губы, частично прикрытые намокшим скотчем. Ей вдруг думается, что нельзя оставлять его здесь, вот так… С таким лицом. Ксения поднимает прут и заносит его уже прицельно. Щека и губы рассекаются разом, глаза спасены прочностью лицевой кости. Кожа на скуле лопается, как корка на клубничном пироге — лицо заливается алой влагой. Наверняка, шрамы останутся нестираемые…

А ведь уже глухая ночь, до Алиевки километров с полста, и домой надо как-то добираться — к завтраку она должна быть на кухне и в форме.

Ей страшно бросать его одного. Ещё страшнее — подходить ближе, чтобы проверить, как он там. Завтра за ним приедут менты. Или родственники вернутся разгребать постпраздничный срач. Ну или кто-то из дружков заподозрит неладное, не сумев дозвониться… Наверняка уже утром его найдут. Так что не стоит паниковать. Не стоит предаваться обману жалостливых сожалений. Сейчас ей лучше подумать о том, как она попадёт домой.

Оказывается, это не так и сложно. Скажи ей кто ещё пару месяцев назад, что она одна, среди ночи, в незнакомой местности будет стоять у трассы и ловить попутку, и она бы лишь пальцем у виска покрутила. Нонсенс. Только вот сейчас Ксю именно этим и занята — отбежав метра на полтора от обочины, тянет правую руку вверх и почти сразу же ловит серую замызганную «девятку».

— Девушка, Вам куда?

— В Алиевку.

— Садитесь, мне всё равно рядом проезжать — подкину.

— Я заплачу, — отвечает она, устроившись поудобнее на сидении рядом с водителем.

По отчётливому запаху копчёностей в салоне и налепленному на дверцу логотипу понять не трудно: парень — торговый представитель довольно известной в регионе колбасной фабрики.