— Не чудо. — Анфиса отняла трость, надвое переломила её коленом и бросила в печь. — Это мой подарок. На свадьбу. Прощай, Никита.
1847 год, март.
— По указу царя Николая Павловича ведём перепись! Открывайте!
Двое странных людей, одетых не по местной манере, да ещё и горланящих незнакомым говором, спешившись у крыльца, стучали в дубовую дверь. А завидев на пороге монахиню в чёрной рясе да с маленьким ребёнком на руках, растерялись.
— Чей же это дом? И кто здесь живёт?
— Дом мой, — отвечала хозяйка. — Схимница я, а зовут Анфисою по крещению, и по постригу тоже. Фамилия моя — Квитковских.
— Одна живёте?
— Видно же, что не одна. С дочкой.
— Как с дочкой? С приёмной? — Незваные гости, нахмурвшись, переглянулись. Один из них сунул руку за пазуху, нащупывая нательный крест.
— Пусть будет с приёмной.
Всадники, записав всё как надо, вновь седлали коней и направились прочь от дома отшельницы и прочь от станицы — к другим поселениям.
— Не бойся, Алёнушка. Никто нас с тобой не обидит, — шептала Анфиса испуганному лошадиным топотом младенцу.
1849 год, декабрь.
10. Розы
— Девчонки, ещё допкровати остались? — Роза вопрошает откуда-то сверху, свесившись через перила балкона, и Ксюха с Женькой с трудом её слышат — в задней части подвала, куда они забурились по наказу старшей, даже сквозь настежь раскрытый лаз внешние звуки едва долетают.
— Нееееет! — успевает проорать в ответ Женька, прежде чем ступить на прогнившую доску и, утеряв равновесие, рухнуть на груду чего-то холстяного и одновременно металлического, при этом неизменно пыльного. — Зато тут целая куча раскладушек!
— Тащите одну!
Легко сказать — тащите. Сперва провонявшую тленом конструкцию, помнящую, вероятно, ещё ельцинские времена, нужно выудить из груды таких же, затем в четыре руки допереть до лестницы и — самое сложное — пропихнуть наверх. Женька карабкается первой и, на корточках рассевшись у края чёрного квадрата, ловит посылку от толкающей её всеми силами Ксюхи.
— Только на голову мне не урони! Голова мне ещё нужна!
Едва сложенная раскладушка оказывается во дворе, девчонки, не ожидая санкций начальницы, пытаются конструкцию разобрать… Петли скрипят и движутся до невероятного туго, ладони моментально пропитываются вонью лежалого металла, а из холщёвой начинки вырывается густое облако сизой комковатой пыли. Пыль парит в воздухе, пронизанном жёлтыми лучами утреннего солнца, наливается блеском, становится перламутровой, но не менее едкой.