Наши мечты велики и огромны. Наша мечта — это бесклассовое общество, где каждому дается по потребностям и с каждого берется по способностям. Наша мечта — это уничтожение противоположности между городом и деревней, уничтожение противоположности между умственным и физическим трудом, это завоевание культуры для всех, уничтожение гигантского океана человеческой нужды.
Наши мечты, опережая естественный ход событий, не расслабляют нас, не клонят к слюнтяйски-обломовской унылости и лени, не топят нашу- волю в свойственной мелкобуржуазным кругам молодежи болтовне. Наша мечта действенна, активна, она зовет нас на борьбу.
Социализм казался раньше далеким, теперь он все ближе и ближе. Он ходит меж нами, он осязаем, и мы видим его первые шаги на нашей земле…»
А. Ф. Бордадын — один из соратников Косарева, подчеркивал, что Саше «ничто человеческое не было чуждо». Он был самородок незаурядный, талантливый, многогранный — любой эпитет такого порядка безошибочно бы подошел и дополнил его характеристику. Всегда и во всем Косарев был человеком, не лишенным чисто людских проявлений и даже слабостей. Молодежь знала и любила его так, как не знала и не любила ни одного из пришедших после него руководителей комсомола.
Его последние годы жизни выпали на время, когда махровым цветом стал раскрываться культ личности Сталина. До определенного времени Косарев был «любимцем генерального». В этом смысле обстановка культа Сталина как бы экстраполировалась и на вожака комсомола. Газеты второй половины 30-х годов изобиловали рапортами молодых производственников, победными реляциями молодежи с фронтов социалистического строительства, поступавшими персонально на имя секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Васильевича Косарева. Он был кандидатом в члены и членом Оргбюро ЦК ВКП(б), членом ЦИК СССР 5—7-го созывов, депутатом и членом Президиума Верховного Совета СССР первого созыва, депутатом Верховного Совета РСФСР, облачен другими высокими званиями, регалиями и полномочиями.
Его имя при жизни носили пограничные заставы и отряды, Центральный аэроклуб Осоавиахима, нефтеналивное судно Волжского речного пароходства, поселок и ударная шахта на золотых приисках Алдана, Научно-исследовательский горноразведывательный институт Наркомата тяжелой промышленности СССР, станция на Южной дороге, танк новейшей конструкции, находившийся на вооружении Белорусского военного округа. Но это нисколько не отразилось на личности самого Косарева. Он оставался по-прежнему просто Сашей Косаревым: общительным и вседоступным, умеющим находить общий язык с любой аудиторией. Именно это в первую очередь создавало ему большую популярность.
ИЗ ДВУХ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ ГЕНСЕКА
Гнетущее время тревожных ожиданий и горьких утрат наступило в стране в конце тридцатых годов.
Неуклонно и явственно упрочивался культ личности Сталина, а вместе с ним неотвратимо утрачивался и ленинский принцип коллективности руководства в партии и государстве.
Над страной долгое время висела как бы грозная тень, возникшая после выступления Сталина на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года. Главной темой его был тезис о необходимости усиления бдительности, борьбы с вредителями, диверсантами, шпионами, террористами.
Сталин как бы призвал разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. «Наоборот, — заявил Сталин, — чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обреченных».
Это — в теории. А на практике?
На практике призыв Сталина к усилению борьбы с врагами народа, его положение о росте сопротивления остатков разбитых эксплуататорских классов были использованы для оправдания грубейших нарушений социалистической законности и необоснованных репрессий. Они способствовали созданию в стране ненормальной обстановки подозрительности и недоверия к кадрам, чем воспользовались нечестные, карьеристски настроенные элементы.
Массовые необоснованные репрессии захватили и комсомольские кадры. В печати и лексиконе все чаще и чаще повторялся новый термин «враг народа».
«Среди комсомольских работников, — вспоминал В. П. Сорокин, член бюро Центрального Комитета ВЛКСМ, — первые аресты были в 1937 году. Сразу же были арестованы три секретаря ЦК ВЛКСМ: Салтанов, Лукьянов, Файнберг, а также редактор «Комсомольской правды» Бубекин и его заместитель Высоцкий. Эти аресты произвели на нас тяжелое впечатление. Всех этих товарищей мы хорошо знали.
Перед комсомольскими работниками была поставлена задача: ищите врагов народа в своей среде. Через некоторое время произошли аресты среди секретарей обкомов ВЛКСМ и ЦК национальных республик. Арестовали секретаря Исполкома Коминтерна молодежи Василия Чемоданова.
Был созван IV пленум ЦК ВЛКСМ, оказавшийся последним для большинства его членов. Некоторых членов пленума тут же исключили из членов ЦК, и они, можно сказать, уходили из пленума прямо в тюрьму».
Наутро после пленума — 29 августа 1937 года — Косарев заперся в служебном кабинете и ошеломленно вчитывался в каждое слово «Комсомольской правды» — «До конца выкорчевывать вражескую агентуру в комсомоле». В ней трижды упоминалось его имя. Кто-то лихо поработал над текстом и высветил слова «тов. Косарев» в необычном для читателей и для него самого негативном цвете.
Восемь дней продолжался пленум. По продолжительности заседаний не пленум — целый съезд. Для многих сидевших в зале членов ЦК ВЛКСМ они были днями тягостного предчувствия и последних дней свободы. И были еще беспрецедентный во всей истории комсомола доклад Косарева «О работе врагов народа среди комсомола» и резолюция пленума, составленная комиссией во главе с Л. М. Кагановичем — тоже факт неординарный, исключительный.
21 августа было первым днем IV пленума ЦК ВЛКСМ. Косарев читал доклад по-прежнему внешне бодро. И голос его звучал вроде бы как и в прошлые времена — звонко, по-комсомольски. Но в зал падали слова необычные: тяжкие, обвиняющие, самобичующие. И на душе, наверное, было отвратительно, мерзко, грязно… И все время снедали, грызли сомнения. Он впервые за последние годы читал доклад по тексту, видимо, опасался сбиться — без привычных экспромтов и свободных комментариев. Читал и будто бы ловил себя на мысли: «фальшивлю, фальшивлю…» Она лезла в голову так назойливо, что в одном месте Саша, вздрогнув, прервал чтение — так отчетливо показалось ему, что он только что произнес ее вслух. Остановился. Ряды слушателей поплыли перед глазами. Зал странно качнулся набок, а люди будто бы замерли с безмолвным вопросом: «Что ты там шепчешь, Косарев?»