В декабре 1931 года Сталин опубликовал в журнале «Пролетарская революция» письмо «О некоторых вопросах истории большевизма». Обращенное против троцкистских измышлений и оценок роли Ленина в борьбе с «оппортунизмом, оно знаменовало начало сталинских претензий на «последнее слово» в общественной науке. Сталинское слово постепенно канонизировалось.
Через несколько дней «Комсомольская правда» обрушилась на брошюру Оскара Рывкина о втором съезде комсомола с резкой критикой за «протаскивание в ней троцкистского хлама». Критика была заслуженной. Но сегодня Косарева поразило другое. Автор редакционной рецензии умело увязал позицию Рывкина с ошибками в изложении истории большевизма, которые Сталин подверг критике в письме в журнал «Пролетарская революция»…
Да, ничего не скажешь, — исподволь и не вдруг, но периодически и густо ложились такие снаряды в «комсомольском квадрате»: Шацкин, Рывкин, Чаплин — все в прошлом первые лица в комсомоле. Еще гуще и уже с трагическими последствиями они ложились в 1937 году.
На следующем, V пленуме, состоявшемся в феврале 1938 года, из 93 членов ЦК ВЛКСМ, избранных на X съезде ВЛКСМ, присутствовало только 40 человек. По существу, он уже был неполномочным рассматривать персональные вопросы. Но рассматривал. Пленум даже утвердил решения бюро ЦК ВЛКСМ об исключении из состава Центрального Комитета 35 человек, среди них и первого секретаря Ленинградского обкома комсомола Иосифа Вайшлю — как «неоправдавших, невнушающпх политического доверия…».
Мог ли противостоять и противостоял ли этому Косарев?
Нельзя сразу, без обиняков, дать на этот вопрос однозначный ответ. Тем более занять любую из диаметрально противоположных, крайних позиций.
Но можно и должно найти путь по имеющимся историческим источникам, совершить поиск правдивого варианта ответа, без претензии на абсолютную истину в последней инстанции.
Как же развивались события после августовского пленума ЦК ВЛКСМ 1937 года, на котором Косарев после встречи со Сталиным получил — не предупреждение, как раньше, — сигнал? Сигнал по тем временам настолько серьезный и угрожающий, что иного он бы вывел надолго из строя, вверг в паническое состояние, а то и сломил бы напрочь! Уходили же люди добровольно из жизни, не дождавшись своей горькой чаши, последнего глотка из нее?
Только не Косарев.
Несмотря на грубые нападки в печати, по существу политическую компрометацию, Косарев поехал в командировку в Донецкую и Харьковскую комсомольские организации.
Каждый факт из этой командировки, да что — факт! — малейший штрих о поведении Косарева в ней для выяснения ответа необычайно важен и поучителен.
Поражает в ней самообладание Косарева.
Самообладание, источником которого могла быть только искренняя вера в правое дело и убежденность в непогрешимости и неуязвимости собственной позиции.
«В купе, — вспоминал об этой командировке Виктор Сорокин, — нас было трое: Косарев, Бенционов — инструктор отдела рабочей молодежи и я. Косарев
В Донецке члены бригады ЦК застали секретаря обкома комсомола Андреева в подавленном состоянии. Не таясь, он чистосердечно признался, что со дня на день ожидает ареста. Но он честный коммунист, никакой вражеской работы не вел и с врагами связи не имел. Косарев пожурил его за малодушие и начал подробно расспрашивать о каждом работнике обкома, о секретарях горкомов и райкомов ВЛКСМ. Вечером он встретился с секретарем обкома партии Э. К. Прамнэком, переведенным сюда из Горького. Косарев рассказал о беседе с Андреевым и просил Прамнэка поддержать его, помочь обрести уверенность в своих силах. На другой день, когда работники ЦК снова встретились с Андреевым, его как подменили — это уже был живой, энергичный человек.
Косарев выехал в Донбасс в отчетно-выборную кампанию в райкомах и горкомах ВЛКСМ. На месте он уточнил, где в ближайшие дни будут проводиться комсомольские конференции, и составил обширный список организаций, в которых должен побывать. Чтобы реализовать намеченное, вставали, чуть забрезжит рассвет, а в гостиницу возвращались после полуночи, часто оставаясь без ужина. Косарев без устали посещал шахты и заводы и везде внимательно знакомился с руководящими работниками заводских, районных и городских организаций ВЛКСМ.
«На одной из районных конференций города Донецка, — рассказывал Сорокин, — мы сидели в президиуме, и Косарев с большим интересом слушал, как идет обсуждение кандидатур, выдвинутых в состав РК ВЛКСМ.
Один комсомолец выступал с отводами многих кандидатов, обвиняя их в связях с «врагами народа». Часто его очередное выступление делегаты встречали сдержанным шумом. Этот комсомолец также был в списках для тайного голосования.
Во время перерыва, когда счетная комиссия приступила к подсчету голосов, Косарев меня спросил, как я думаю, выберут ли этого комсомольца в состав РК ВЛКСМ? Меня этот вопрос несколько удивил. Конечно, выберут. Но он возразил:
— Плохо ты наблюдаешь. Его провалят. В нашей работе надо быть наблюдательным. Надо внимательно прислушиваться не только к содержанию выступлений, но и к тону этих выступлений и к тому, как на них реагируют слушатели. Человек, который не умеет наблюдать, не может быть хорошим руководителем. Надо уметь и создавать такую обстановку, в которой люди могли бы высказать откровенно все, что у них наболело. В этом искусство руководителя.