— Надеюсь, вы поверите, что я не имею намерения обидеть кого-либо резким словом, но книжный голод, который переживает страна, становится все острее. — Теперь в голосе Горького снова зазвучали металлические нотки. — И я определенно за то, чтобы давать массе как можно больше добротных, но дешевых книг.

Из зала раздавались детские голоса: в гости были приглашены еще и пионеры из Армении, пребывавшие в то время в Москве. Потом девчата запели марш из кинофильма «Веселые ребята».

Алексей Максимович сидел, поглощенный какими-то своими глубокими раздумьями. А когда они поднялись, то, стоя рядом с ним, Косарев особенно почувствовал, как велик писатель не только ростом своим, но и могуч он природной силой ума и воли — исполина, великана.

Алексей Максимович положил руку Косареву на плечо, словно хотел опереться на него. Так они и пошли навстречу гостям. Горький вдруг остановился. И, глядя куда-то в сад, почти ни к кому не обращаясь, молвил почти отчужденно:

— Возможно, что все это — старческая воркотня, но мне кажется, что когда человека слишком восхваляют за исполнение им его общественного долга, так человек начинает смотреть сам на себя, как на некое чудо…

И был еще торжественный обед. И Саша сказал на нем большую речь. Мария Павловна переводила весь разговор Ромену Роллану, а он слушал и улыбался доброй старческой улыбкой.

«Нигде, кроме нашей социалистической Родины, молодежь не имеет таких замечательных условий для роста и творчества, — говорил тогда Саша. — Бурно развиваясь, советская молодежь жадно изучает художественную литературу, и первая книга, которую берет молодой человек нашей страны, это книга великого пролетарского писателя Горького. Книги Алексея Максимовича учат молодежь мудрости жизни, мудрости боев за социализм. «Песня о соколе» звенит в сердцах молодых читателей, это призывная песня, любимая нашими лучшими парашютистками — гордыми соколами нашего времени».

Мария Павловна вполголоса переводила Ромену Роллану речь Косарева, а он кивал ей в такт словам и внимательно всматривался в Сашино лицо, словно изучая его, силясь прочесть в нем что-то очень важное, его глубоко заинтересовавшее. Временами в глазах его сверкали искорки, и они тогда молодели под стать этой задорной аудитории, что шумела вокруг. Писателю, однако, нездоровилось. Накануне он был на параде физкультурников, видимо, простудился и теперь все время, зябко поеживаясь, поправлял накинутый на плечи плед. На том же параде он познакомился с Косаревым. Мария Павловна улыбнулась и, легонько тронув Ромена Роллана за рукав, повернулась лицом в сторону оратора. А Саша уже говорил, обращаясь к знаменитому французскому писателю:

«Советская молодежь с увлечением читает замечательные произведения Ромена Роллана, нашего гостя, мужественного борца за социалистическую культуру». При этих словах Горький удивленно вскинул свои мохнатые брови, а Ромен Роллан заулыбался и снова согласно закивал головой.

«Созданные Роменом Ролланом оптимистические, полные силы и энергии образы Кола Брюньона и Жана Кристофа, — продолжал Саша как ни в чем не бывало, — находят в нашей молодежи могучий отклик, ибо наша молодежь любит сильных, отважных и честных героев».

Потом по просьбе Марии Павловны Косарев подсел ближе к Ромену Роллану, и писатель сказал ему, как он сожалеет, что не сможет передать слова своей радости и благодарности на русском языке: «Я не могу сейчас рассказать, как волнуюсь оттого, что мой герой — Кола Брюньон — нашел настоящих друзей в Советском Союзе».

«Было необычайно хорошо, — рассказывала потом Шура Николаева, — казалось, что все мы давно знакомы, что мы тысячу раз встречались, поэтому понимаем друг друга с полуслова, вместе радовались и смеялись».

Это была последняя встреча Косарева с писателем. Через два дня грипп свалил Алексея Максимовича в постель. А еще через двадцать дней перестало биться сердце великого писателя и человека.

Письмо с его отзывом о книге «Рассказы строителей метро» Саша все-таки получил. Оно заканчивалось теми же словами, которые произнес Горький в последней беседе с Косаревым: «… когда человека слишком восхваляют за исполнение им его общественного долга, так человек начинает смотреть на себя, как на некое чудо».

Понял ли тогда Косарев, кого Алексей Максимович имел в виду и почему он решился поделиться с ним своими сокровенными мыслями дважды?