Мой тесть Матье де Кофлан очень удивился, увидев меня. До него уже дошло известие о поражении французского флота, но он надеялся, что я не вернусь в сухопутную армию. Я объяснил, что не собираюсь отнимать у него командование полком, после чего тесть перестал печалиться по поводу разгрома французского флота. Поражение не ограничилось лишь сожжением трех линейных кораблей и двух фрегатов в Шербуре. Возле селения Сент-Васт-ла-Хог было уничтожено англичанами еще двенадцать линкоров и множество более мелких судов, количество которых даже не сочли нужным сообщить, как будто сгорели ненужные, пересушенные дрова. Вы поверите, но потерявший большую часть флота адмирал Анн-Илларион де Костентин, граф де Турвиль, был назначен героем и почти победителем. Король Франции даже, немного по-своему, повторил слова своего турецкого коллеги, потерявшего флот под Лепанто: «Счастье, что де Турвиль спасся, а корабли построим новые!» — и произвел горе-флотоводца в маршалы. Наверное, искупал вину за свой дурацкий приказ. Для чего была запущена еще и утка, что адмиралу просто не успели довести до сведения новый королевский приказ, разрешавший уклониться от сражения с превосходящими силами противника. Поэтому во Франции так много маршалов.

О моей дуэли в Динане ничего не знали. Тестя поразило не то, что я проткнул кого-то на дуэли — с кем не бывает?! — а то, что я сделал это с племянником адмирала. По мнению Матье де Кофлана, это то же самое, что и дуэль с самим адмиралом.

— Так он умер? — спросил тесть.

— Понятия не имею, — ответил я. — Как ты понимаешь, я не стал ждать ответ на этот вопрос. Поживу где-нибудь за пределами Франции, пока ситуация не прояснится, чтобы не попасть под горячую руку. Завтра выделишь роту, чтобы проводили меня до вражеской территории. Оттуда поеду в Голландию или Англию. Если племянник умер, придется пробыть там, как минимум, до конца войны, а то и до смерти короля. Так что тебе надо будет помогать Мари-Луизе, потому что она одна со всеми делами не справится.

И я перечислил ему, что, когда и как делать. Понимал, что, скорее всего, не вернусь во Францию, но жалко будет, если разбазарят нажитое непосильным трудом.

— Если хочешь, можешь оставить полк на кого-нибудь и вернуться в Нант, заняться моими делами. Я предупредил Малу. Она будет выплачивать тебе зарплату полковника, — предложил я.

— Не сейчас, — отказался тесть. — Вот возьмем Намюр, может, тогда. Сам Вобан руководит осадой!

Я уже привык, что Франция — страна только героев и выдающихся людей, поэтому даже действительно заслуживающих похвалу воспринимаю скептически. Уверен, что у противников французов есть не менее выдающиеся осадные инженеры, но родились они в странах с маломощным пиар-ресурсом и/или слишком завистливым населением.

На следующее утро в сопровождении роты драгунов я добрался до территории Испанских Нидерландов, которую контролировали враги французов. Там я распрощался с солдатами своего полка и дальше поехал только со слугой Энрике. Встречи с вражескими подразделениями я не опасался. На руках у меня подорожная за подписью полковника Матье де Кофлана на имя русского дворянина, капитана драгунской роты, решившего покинуть службу во французской армии. В Западной Европе все еще в порядке вещей служить там, где хочешь, независимо от твоей национальности и государственной принадлежности. Послужил во французской армии, заработал чин и деньги, а теперь возвращаюсь домой. Если по пути найду теплое местечко, остановлюсь там.

Самое забавное, что меня никто ни разу не остановил и не спросил, куда и почему я еду, не предложил показать подорожную. Благородный и явно не бедный человек путешествует в сопровождении слуги — и пусть себе едет. Представляю, как скучно сейчас быть шпионом.

Из-за окружавших его болот Роттердам почти не изменился в размерах, разве что значительно подрос вверх. Раньше трехэтажные дома были редкостью, а теперь почти все в четыре или пять этажей, и видел даже семиэтажные. Двухэтажных в центре почти нет. Остались только на окраинах. Как и раньше, построены дома из кирпичей, покрытых защитным слоем дегтя. В богатых домах есть элементы — карнизы, фронтоны… — из камня-ракушечника, которые выделяются светло-коричневыми пятнами на черном фоне. На улицах попадаются подростки в одежде двух цветов герба Роттердама: левая половина белая, а правая — зеленая. Как мне объяснили, это сироты и подкидыши, которых мэрия содержит и обучает какой-нибудь профессии в специальных приютах. По достижению подростком пятнадцати лет, ему выдают нормальную одежду и немного денег и оправляют в свободное плавание. Большинство мальчиков-сирот становится моряками. Впрочем, и большинство мальчиков, выросших в семьях, тоже посвящают себя морю или, на худой конец, кораблестроению. Есть приюты и для бывших проституток, где они занимаются посильным трудом — плетут кружева или вышивают. Заключенные в тюрьмах тоже не бездельничают, как раньше, а работают на благо свое и города. В общем, голландцы, как и положено скупердяям, первыми поняли, что дешевле потратиться на искоренение причин для возникновения преступности, чем бороться с ней, и начали строить небоскреб под названием «социальное государство». В двадцать первом веке у меня было подозрение, что небоскреб вот-вот рухнет под собственной тяжестью и похоронит под собой Нидерланды. На такой болотистой, во всех смыслах слова, почве опасно строить высокие здания.

Свой дом я не нашел. На месте его и тещиного был пятиэтажный из покрытого дегтем кирпича, без каких-либо украшений, с маленькими узкими окнами, в которых нижняя половина поднималась вверх по принципу гильотины. Ни одного ван Баерле тоже не оказалось в Роттердаме. Говорят, все представители этого богатого рода перебрались в Амстердам, чтобы стать еще богаче. Зато верфь находилась на том же месте, и у хозяина свободного стапеля были такие же уши, похожие на пожухшие лопухи, и стойкий перегар, как и у того, который владел им почти полтора века назад. Может быть, это его потомок. На этот раз мне не удалось удивить корабела необычным заказом.

— Трехмачтовую гафельную шхуну с острыми обводами и соотношением длины к ширине, как шесть к одному, марселями на фок-мачте и грот-мачте, длинным бушпритом под три кливера? — уточнил корабел. — Сделаю. Есть у меня чертежи похожей шхуны на восемьдесят пять ластов (сто семьдесят тонн). Надо будет только немного поработать с обводами и бушпритом. Если подойдет такая, сделаю быстро. Если нет, надо будет подождать, когда рассчитаю нужную.

Ты смотри, они уже рассчитывать научились! Скоро будут знать больше меня.

— Именно такая мне и нужна, — согласился я, потому что хотел получить судно, как можно быстрее.