Вынырнув из теплой воды, я первым делом почувствовал запах дыма. Горьковатый, с ноткой сухого дерева. Затем как-то хлопком, словно до этого уши были заложены, услышал звуки пожара. Я обернулся и увидел высокий борт корабля. Это был мой фрегат, я не мог ошибиться. Значит, остался в этой «жизни»? Режим перемещения не сработал? Интересно, осечка это или всё, отпрыгался? Как говорят в Одессе, будем посмотреть. А пока погребем к берегу, подальше от своего корабля, пока он не перешел в множественное число — обломки.

По пути мне попался бедолага, который взял слишком маленькую доску. У него никак не получалось утонуть, потому что глубина в этом месте была чуть более двух метров. Опустившись до дна, он отталкивался, хватал раззявленным ртом воздух, пытался продвинуться вперед и опять тонул. Увидев меня, промычал что-то, что я не сразу понял, как призыв помочь. Сразу вспомнилась молодая китаянка, которую я спас на пляже Саме острова Лан в Таиланде. Через короткие промежутки времени она погружалась с головой, потом выныривала, выплевывала воду и пискляво, быстро и негромко выдавала «хельп!». Если бы не выпученные глаза, потерявшие напрочь раскосость, решил бы, что разыгрывает. Подплыв к ней на расстояние вытянутой руки, протянул левую. У меня уже был опыт спасения, чуть не закончившийся утоплением обоих. Подросток схватил меня рукой за шею и так сдавил, что я не мог вдохнуть, а разогнуть его руку двумя своими не доставало силенок, хватка была мертвая, пока не додумался нырнуть. Под водой меня сразу отпустили. Вынырнув, я схватил подростка сзади за волосы и поволок к берегу. Китаянка схватилась за мою руку и забултыхала ногами. Подозреваю, что я у нее не первый спаситель. Решил бы, что у нее такой способ снимать мужчин, но, добравшись до мелководья, китаянка отпустила мою руку и рванула на сушу, позабыв поблагодарить. Французского матроса, не умевшего плавать (как по мне, так не умеющий плавать моряк — это оксюморон), я подтолкнул в спину раз, другой, третий, после чего расстояние между дном и поверхностью моря оказалась меньше, чем между ступнями матроса и его ртом. Подозреваю, что первый метр к берегу он преодолевал на мысочках. Может быть, ему надо было стать балероном. Кстати, балеты уже есть, и, как следствие — балерины и балероны, причем прима-балерон — сам король Людовик Четырнадцатый. Надеюсь, танцует он лучше, чем руководит флотом, армией да и всей страной.

На берегу меня встретили слуга Энрике и пес Гарик. Последний обрадовался мне так, как могут только собаки. Люди так не умеют и даже не пытаются научиться. Мне кажется, собаки это понимают, поэтому радуются и за себя, и за хозяина. У ног слуги находились два узла — серебряная посуда, завязанная в скатерти. Как Кике с таким грузом доплыл до берега — вопрос на засыпку. Наверное, загрузил нескольких матросов. Он быстро научился перекладывать свою работу на других моих подчиненных.

— А где Жак Буше? — первым делом спросил я.

Последний раз я видел индейца на баке фрегата, откуда он стрелял по англичанам, удиравшим на шлюпке. Надеюсь, попал хотя бы в одного сукиного сына, чтобы горел в аду на огне из обломков моего фрегата.

— Понятия не имею, — ответил слуга Энрике. — Среди тех, кто выбрался на берег, его нет.

Скорее всего, и не будет. Как и большинство индейцев, Жак Буше не знал слово «отступление».

— Сеньору надо срочно в гостиницу, а то простудитесь! — бессознательно подражая тону моей жены, выдал слуга.

— Возле такого костра трудно простудиться, — произнес я, повернувшись к горящему фрегату.

Огонь уже добрался до кормы, но почему-то не проник в крюйт-камеру. Наверное, никак не справится с войлоком, которым в целях повышения безопасности оббиты ее палуба, переборки и подволок. Но скоро должен осилить и эту преграду, поэтому я быстро отошел к группе офицеров, которая стояла метрах в ста от воды. Это были командиры с «Королевского солнца», «Победоносного» и «Решительного». Экипаж «Великолепного» только начал путешествие к берегу, удирая от англичан, взявших корабль на абордаж. Центром группы был коротконогий капитан «Победоносного», имя которого мне несколько раз называл Гильом де Сарсель, но я сразу же забывал. Помнил только, что он гугенот, отказавшийся переходить в истинную веру, но оставленный на своем посту, потому что опытен и смел.

— Пожалуй, самый дорогой костер, который я видел в своей жизни, — подойдя к капитану «Победоносного», шутливо молвил я. — Мой фрегат обойдется королю в три миллиона ливров.

Именно такую сумму обязаны мне будут выплатить по договору. Небольшая мзда убедила интенданта, что мой корабль стоит так дорого. Я не предполагал, что корабль погибнет. Был уверен, что в бою повреждения будут обязательно, а они оцениваются, исходя из стоимости всего корабля. Пострадала пятая часть — гоните шестьсот тысяч!

— Всего лишь?! — усмехнувшись, произнес он. — «Королевское солнце» стоит раз в двадцать дороже, а может, и в тридцать.

— Неплохая плата за дурацкий приказ, — сказал я.

Чей приказ — говорить не стал. Умный поймет, а дурак отнесет на свой счет.