Я живу в большом городском доме, специально арендованном для меня у богатого купца. Сам купец живет по соседству, арендуя более скромное жилье. Как я понял, дом для китайца — это чистая функциональность, никаких архитектурных излишеств, все одноэтажные, по большей части из дерева и самана, приготовленного из глины и рисовой соломы, выходят на улицу глухой стеной, а двор огорожен высоким дувалом с воротами. Отличить с улицы дом богатого от дома бедного трудно. Разве что у первого двор бывает шире, но не всегда, и может быть подметено возле ворот слугами, которых у бедного нет, а самому заниматься ерундой некогда. На фоне низких домов многоярусные пагоды с искривленными крышами кажутся небоскребами. На них не жалеют ни материалов — первые ярусы из камня и кирпича — ни ярких красок, особенно позолоты. Впрочем, и у обычных домов есть яркая деталь — черепица на крышах. Дом, который арендовали для меня, умеет почти плоскую крышу с ярко-зеленой черепицей. У соседей черепица желтая и синяя. На углах крыши и коньке сидят странные, деревянные, покрытые красным лаком мифические существа, смахивающих на горгулий. Стоит дом на каменном фундаменте, опоры деревянные, а стены из самана. Стены снаружи и дувал со двора побелены. На деревянное крыльцо с галереей вдоль стены ведут три деревянные ступени, нечетное количество, чтобы в доме присутствовала сила ян. Входная дверь в южной стене. Еще в этой стене четыре широких окна с раздвижными рамами из бамбука, прикрытыми затейливыми деревянными решетками. И все остальные деревянные детали дома украшены затейливой резьбой и покрыты лаком, черным или красным, причем благородным, тусклым. Войдя, сразу попадаешь в гостиную, самую большую комнату. Пол из каменных плит, застеленных циновками из рисовой соломы. У северной стены алтарь. Вся мебель изготовлена из ценных пород дерева — сандала, красного, черного — и расположена вдоль стен: стол с парой кресел с каждой стороны, столики для чтения и игры в маджонг и шашки, подставки для ваз и благовонных палочек, этажерка для книг, сейчас пустая, комод для одежды. К гостиной примыкают четыре комнаты разного размера. В самой большой, расположенной в восточной части, живу я, в остальных — слуги. При этом в каждой жилой комнате есть свой умывальник и ночная посудина, незамысловатая — низкий широкогорлый кувшин, хотя в углу двора рядом с воротами есть уборная — яма, загороженная тонкими стенками с трех сторон. Кстати, китайцы сейчас умываются, обтираясь мокрым полотенцем. Моют только ноги в специальном ведре перед сном. В каждой комнате висит по пейзажной картине, в основном вид реки с сампанами и джонками или зарослей бамбука с птицами. В моей комнате есть еще и отапливаемая лежанка, кан. Кровати низкие и вместо подушек деревянные бруски. Впрочем, для нас принесли подушки, изготовленные когда-то для других европейцев. Потолка в доме нет, видны стропила. Они покрыты красным лаком, как и три столба, которые держат конек крыши. В пристройке есть кухня, но столовой нет. В моей комнате обеденный стол прямоугольный, на два человека с каждой стороны — так называемый «стол бессмертных». Восемь у китайцев — самое лучшее число. В дом заходят, разувшись у порога. Слуги-китайцы сидят на полу, став на колени. Каждый на отдельной циновке. Слуги-голландцы так не умеют, располагаются на топчанах. Сидеть на корточках или вытянув ноги в сторону собеседника считается у китайцев верхом неприличия. Представляю, как яростно они будут улыбаться на переговорах с янки, которые обожают класть на стол задние копыта.

За домом небольшой сад с кривыми дорожками, выложенными камнями. Чуть левее центра находится лужа глубиной около метра, которая, как подозреваю, должна обозначать пруд. Дно выложено разноцветными камешками, белыми, красными, зелеными. Рыбок нет. Посреди лужи остров. Из многословного, с придыханием, объяснения слуги-китайцы я понял, что то ли на этом острове живут духи предков, то ли духи предков живут на острове где-то, а здесь типа гостиницы, если вздумают наведаться. Слева от пруда растет слива с пышной кроной, похожей на рыбью чешую корой и толстыми корнями, напоминающими скрюченные птичьи пальцы. Вокруг нее разложены камни разного размера и на разном расстоянии от ствола. Предполагаю, что ландшафтный дизайнер (или как сейчас у китайцев называется такая профессия?) побросал их, где попало, а потом придумал красивое объяснение. Справа от пруда ажурная беседка, рассчитанная на двоих, над которой нависала могучая сосна. Как по мне, сосна полностью дискредитировала этот мини-сад, но я — варвар, с меня спроса нет.

Кроме Энрике и Кристианы, меня обслуживают еще и трое слуг-китайцев, которым платят из казны, что не мешает им подворовывать и у меня. Остальные члены экипажа живут в лагере, который находится в паре километрах от города. Для них там построили дом, в котором у шкипера Хендрика Пельта, получившего буфан леопард, то есть, чин майора, восточная комната, у боцмана и плотника, получивших буфан медведь или капитан, по маленькой, а остальные живут в общей большой.

Я вместе со слугой-голландцем выхожу во двор, где нас уже ждет слуга-китаец с оседланными лошадьми. Седлать научил Кике, причем на это ушло несколько дней и несколько десятков ударов бамбуковой палкой по тупой китайской голове. Китайцы в большинстве своем ездить верхом не умеют. На чиновника-китайца, едущего на лошади, без смеха не глянешь. Обычно впереди идет слуга и ведет коня под узду, а чиновник сидит в высоком седле, судорожно вцепившись в него и боясь свалиться. Поэтому чиновники предпочитают перемещаться в паланкинах. Ходить пешком чиновникам и просто богатым не положено. Лошадей мне дали монгольских — неказистых, неприхотливых и выносливых. В отличие от европейцев, китайцы, как и монголы, на экстерьере лошади не зацикливаются. Везет — и ладно. Лошадь в китайском хозяйстве ни к чему. Предпочитают волов, причем в южных районах, где основная культура — заливной рис, держат одного-двух на всю деревню, пашут на них мягкий ил по очереди, потому что пасти животных негде, все земли заняты под рисовые чеки. Бедные волы круглый год жуют рисовую солому. В северных районах выращивают просо и пшеницу, поэтому волов держат больше.

Улицы в китайских городах узкие и кривые. Есть такие, где два всадника не разъедутся. Везде мусор и детвора. Маленькие обоего пола в чем-то типа распашонок, а на мальчиках постарше короткие штаны с разрезом сзади, чтобы не нужно было снимать, если приспичит. Скверы, парки и просто пустыри отсутствуют от слова совсем. Застроено все, что может быть застроено, и даже немного того, что застроить, казалось бы, невозможно.

Возле открытых городских ворот нас поджидает кавалькада — военачальник Лан Тань со свитой. Маньчжуры, как и китайцы, не кочевники, хотя я был уверен в обратном, но долго находились под монголами, благодаря чему военные ездить верхом умеют довольно хорошо. Лошади у них не лучше моих, что приводит в равновесие мое самолюбие. Военачальник вчера вечером приехал из Пекина, чтобы провести инспекцию вверенного мне подразделения. Это при том, что, как минимум, раз в неделю приставленный к части писарь-переводчик посылает ему подробные отчеты. Мы вчера с Лан Танем попировали нехило, насладившись не только моей мальвазией, но и местной рисовой бражкой и крепкой водкой из гаоляна (проса). Судя по помятому лицу военачальника, смешение трех таких разнородных напитков оказалось слишком сильным испытанием для его организма, но крепится, вида не подает, хотя потеет больше обычного.

День, кстати, не жаркий. Конец осени, муссонные дожди почти прекратились. В этом регионе ветер с мая по ноябрь дует с моря на сушу, нагоняя тучи с проливными дождями, а потом в обратном направлении, меняя погоду на сухую и холодную, особенно если попрет с северных направлений, из Сибири, а с пустыни Гоби приносит еще и пыль, к которой я никак не привыкну. Она оседает в ноздрях и в горле, вызывая неприятное першение.

Поприветствовав друг друга, едем вместе к военному лагерю. Большой толпой строителей он построен из дерева и самана за месяц на месте рисовых чеков и обнесен высокой глинобитной стеной. Двое ворот расположены на противоположных концах главной улицы, по обе стороны которой одноэтажные дома для офицеров, казармы для солдат, конюшни, сеновалы, склады провианта и боеприпасов. Возле ворот и всех важных зданий стоят часовые. Они в темно-синих халатах с черными воротниками и манжетами и черных шапках и коротких сапогах. У открытых ворот караул из двух человек. Увидев нас, один часовой открывает шлагбаум, а потом оба вытягиваются по стойке «смирно!», придерживая левой рукой поставленный прикладом на землю мушкет с длинным трехгранным штыком, а правой отдавая честь. Глазами пожирают начальство. Это я внедряю принципы непобедимой советской армии в китайскую жизнь, нарабатываю им новые главы в учение предков, чтобы легче было через двести пятьдесят лет пройти эту школу повторно. Военачальнику Лан Таню увиденное нравится. Через лагерь он проезжает без остановки. А жаль! Вчера в казармах провели генеральную уборку, наведя в них такую непривычную для китайцев чистоту.

На поле возле лагеря тренируется драгунский полк. Мне разрешили внедрить свою организацию подразделений. Мой полк состоит из четырех эскадронов, в каждом из которых по восемь взводов численностью тридцать человек плюс две трехфунтовые пушки с расчетами. Форма командиров, включая меня, отличается от рядовых только лучшим качеством ткани и буфанами на груди и спине. Эскадронами командуют капитаны с буфаном медведь, а взводами — лейтенанты с буфанами пантера. Есть еще прапорщики (носороги), сержанты (буйволы) и капралы (морские коньки). У маньчжуров самым малым подразделением является рота (ниру), в которой от двух до четырех сотен человек. Пять рот образуют полк (джала), а пять полков — знамя (гуса). В армии восемь знамен, у каждого свой цвет. Мой джала будет входить в синее знамя. Все офицеры и унтер-офицеры — маньчжуры, закончившие военную школу в Пекине и имеющие боевой опыт. Переучивать их было труднее, чем научить рядовых, тоже маньчжуров. Даже сыновья из богатых и знатных родов начинают службу рядовыми. Но никто не роптал, учились старательно, никаких намеков на бунт. Они понимают, что служба у меня — это трамплин, который поможет взлететь по карьерной лестнице. Если, конечно, повезет не погибнуть в бою.

Что мне нравится в китайцах — это целеустремленность. Народа в стране уйма, пробиться трудно, поэтому все время приходится расталкивать локтями и двигаться вперед медленно и долго. Исходя из пословицы, что за один прием пищи толстым не станешь, китаец не гоняется за журавлями, а ловит синиц. Кончатся синицы, будет ловить мух, а потом комаров. День за днем, год за годом. Пока не наберет на вес журавля.

Командир взвода, к которому мы подъезжаем, выбегает к нам и, вытянувшись по стойке «смирно!», отдает честь и докладывает, что первый взвод под его командованием, вместе с остальными взводами первой роты, занимается строевыми занятиями. Вторая рота шлифует штыковой бой, протыкая соломенные чучела. У всех на ствол надеты штыки длиной сантиметров тридцать, изготовленные по моему чертежу. До меня маньчжуры и китайцы штыками не пользовались, предпочитали копья. Третья рота отрабатывает рубку лозы саблями на скаку. У некоторых лошадей отсутствует правое ухо. По нему попасть легче, чем по лозе. Четвертая рота на стрельбище пуляет по деревянным щитам, установленных в ста шагах (семидесяти метрах). Четыре взвода стреляют из положения стоя, еще четыре — из окопа, положив ствол мушкета на бруствер. Порох используют китайский. Мой оставили для настоящих боев.

— Целься в ноги! — командуют сержанты тем, кто стреляет стоя.

Отдача у мушкета будь здоров. Целясь в ноги, попадешь в верхнюю часть груди, а то и в голову.

— Целься в пах! — командуют сержанты тем, кто стреляет из окопа.

Этим легче. Ствол не колеблется во время прицеливания и меньше подлетает во время выстрела, поэтому попадают чаще.

Дальше тренируются расчеты трехфунтовых фальконетов под командованием боцмана и по совместительству капитана Магнуса Неттельгорста. Расчеты на полном скаку вылетают на позиции, разворачиваются, отцепляют орудия, заряжают и стреляют по кучам бревен, которые шагах в пятистах. Бьют точно. Некоторые бревна улетают на несколько десятков метров. Артиллеристы боятся и уважают боцмана больше, чем своих офицеров и меня. Он лечит бестолковость кулаками. Одного удара хватает, чтобы тупица несколько минут лежал без сознания. Зато это самое подготовленное подразделение в полку, с ним можно хоть сегодня в бой.

Быстрая и меткая стрельба из фальконетов очень понравилась военачальнику Лан Таню.