— Так называют радионаушники, — пояснил мастер. — Выключите в телевизоре звук и смотрите передачи, не мешая другим. Их только раз в месяц нужно включать на подзарядку. Есть и детские. Вот, подбирайте нужные размеры.

Он ушел, а Сьюзен сразу же стала канючить, чтобы ее допустили к телевизору. Чтобы не мешала, ей включили детский канал и надели наушники. Как раз шли мультфильмы. Она мало что поняла в передаче, но, когда выключили телевизор, загорелась учить слова. К приходу Ника с Кимико взрослые выучили по полсотни слов и позанимались грамматикой, а вот Сьюзен запомнила их целую сотню и теперь пересказывала своим куклам. Кимико, увидев малышку, сразу же переключилась на нее, оставив мужа общаться с хозяевами.

— Она сильно скучает по детям, — пояснил Ник. — Те, с которыми возилась раньше, были ей как родные, но их всех отдали в семьи. Она тоже хотела взять, но я отсоветовал. Пусть лучше будет свой. Я принес запись, давайте посмотрим.

Он включил телевизор, вставил мобильную память в разъем и произвел нужные манипуляции.

— Записи идут в том порядке, в каком они были сделаны, — пояснил он. — Первыми у нас волки.

Все три сюжета просмотрели молча.

— Мне почему‑то кажется, что это настоящая запись, — сказал Мартин. — Но если так, животные в них что‑то почувствовали, хотя и не все. Крупные хищники, кроме волков, вообще никак не отреагировали, а слоненок так и вовсе отнесся без всякого уважения.

— Что ты хочешь от малыша? — возразил Ник. — Волчата с лисятами тоже требовали игры и ласки. А вот взрослые…

— Да, я бы этому волку рук в пасть не совал, — сказал Мартин. — С ними рядом был директор? У него чуть не случился сердечный приступ. А эта обезьяна… Для любой самки маленький детеныш предмет любви и заботы. И вот так сунуть его человеку и уйти спать… Она явно знала, что в этой женщине нет зла. Кто она? О ее муже у нас писали много всякого, а о ней что‑то было, но я уже не помню.

— Она прекрасная художница, — сказал Ник. — В основном портретист, но рисовала море и пейзажи. Всего больше сотни полотен и почти все выставлены в Третьяковской галерее. Когда‑нибудь обязательно съездим посмотреть, а пока приходится довольствоваться фотокопиями. Придете к нам, я покажу книгу о ее творчестве, там они все есть. Но сейчас она уже не рисует: устала от этой работы за сотню лет. Работает в аппарате правительства и помогает мужу.

— Глупости у нас писали о ее муже! — сказала Элизабет. — Давайте вернем запись назад. Дай пульт, Ник, я сама. Вот! А теперь выделим кадр и увеличим. Смотрите на ее лицо!

— Необыкновенно красивая женщина, — сказал Ник. — И глаза… В них хочется смотреть и смотреть, даже на экране.

— Она святая! — сказала Элизабет. — В глазах любовь и доброта! Я ведь взяла кадр, где она смотрит на мужа. Скажите, может такая женщина сто лет любить человека, в котором есть зло?