«Ну, здравствуй, Дуся-Дусенька, Евдокия Поликарповна! Что делать-то будем?» — Обратилась я сама к себе, немного ошалев от всего того, что разом вспомнилось.

И если поначалу, а вернее перед своей отключкой, я почти решила признаться в том, что являлась иномирянкой, то сейчас, поразмыслив немного на спокойную голову, пришла к выводу, что этого делать было нельзя. И не потому, что Раевские меня такую не приняли бы. Может и приняли бы… Не знаю… Только кому от этого стало бы легче? Ведь им пришлось бы заново переживать смерть их дочери! И сколько душевных мук и терзаний им пришлось бы пережить, чтобы смириться с утратой и допустить мысль, что я, чужачка, в праве занимать тело их ребенка! Да и кто знает, что бы они в конечном итоге решили? Ведь какой бы хорошей я ни казалась им до этого, такой же плохой могла показаться после. Ведь каждый мой шаг в этом мире можно рассмотреть с очень разных сторон и перевернуть так, как я никогда и не думала. Как говорится, все зависит от того, под каким углом зрения смотреть…

Но даже если бы меня приняли и полюбили со вей моей иномирностью (на что я в глубине души искренне надеялась), в этом мире уже появились люди и события, которые во многом зависели от меня, как от графини Раевской. А отцу, как верноподданному, все равно пришлось бы рассказать обо мне Царю, который в свете новой информации мог бы на корню зарубить идею с женской маг гимназией и вообще попытаться выведать все, что мне известно о таком похожем мире, а там и вовсе признать опасной. Уж больно наше будущее отличается от их настоящего. И тогда не сложно представить какая бы меня ожидала судьба. Не зря, ох, не зря в свое время Старица не советовала мне раскрывать свою сущность…

В этот момент краешком сознания я уловила слово «Старица», которое прозвучало где-то рядом в разговоре и, видимо, срезанировало с моими собственными мыслями в этот момент. Поэтому я оторвалась от своих размышлений и прислушалась.

— Да, Поликарп! — Почти шипела маменька. — Ты же сам помнишь, как Старица нам с тобой говорила, что нельзя давить на девочку! Что никто точно не может сказать, где в действительности все это время пребывала ее душа, а потому нечего удивляться некоторым странностям в поведении дочери!

— Но она ведь знает такие вещи, что…. — Пытался оправдать свой, так сказать, наезд на меня папенька.

— Какие такие вещи она сказала, которые будут стоить ее жизни и здоровья? А?! Поликарп, мне вообще все равно, что она знает незнакомые песни, все равно, что так ловко управляется с магией, все равно, что интересуется неженскими делами и даже что-то там знает о Японии! Главное, что моя дочь жива и здорова, полна энергии и имеет цель в жизни, а не сидит в кресле словно овощ, который и остается разве что кормить, чтобы увидеть хоть какие-то проявления эмоций! — На последних словах голос маменьки сорвался и она разрыдалась на плече у папеньки.

Ох-ох-ох. Бедная женщина! Сколько всего ей пришлось пережить! Наверное, в жизни найдется мало вещей способных ранить больше, чем болезнь или смерть собственного ребенка. Я, к слову, пока таких не знаю…

А Старица оказывается не пустила все на самотек, а провела определенную работу с моими родителями. Не зря все это время мне сходили с рук все мои странности. Это я по своему скудоумию считала, что никто ничего не замечает, и я вся такая умная и изобретательная, а оно вона как! Что ж, значит и выдумывать ничего не нужно…

Я медленно открыла глаза и подняла голову.

«О! И ты тут!» — Чуть не вырвалось у меня, когда я увидела в соседнем кресле не сводившего с меня взгляда Заславского. Видимо, меня из занимаемого мной ранее кресла даже никуда не переносили. Хотя, собственно, зачем? — «Ооой, а чего это у него глаза такие серьезные-серьезные, и какая-то решимость на их дне тлеет. Что он там себе надумал, болезный?»

— Здрасте… — Отчего-то вырвалось у меня. Уж больно неоднозначно я себя под этим взглядом ощущала.

В это мгновение, он, наконец, осознал, что я очнулась и тут же слетел со своего кресла и, встав передо мной на одно колено, взял мою руку в свои и заглянул в глаза.

— Евдокия… Поликарповна, как я рад, что вы пришли в себя!

«А ведь он и правда рад! Прияяятно…» — Подумалось мне, и я ему улыбнулась.

— Доченька! — Тут же бросилась ко мне маменька, рыдая уже на моем плече.

Папенька мялся рядом и не знал, что делать. Я же гладила маменьку по плечам и голове и подбадривающе улыбалась отцу и Дмитрию. Все же маменька сильно перенервничала. Никогда ее такой не видела! Хотя, не удивлюсь, что она до последнего боялась, что я после своего обморока опять превращусь в овощ. Вон, и папеньке хвост накрутила по полной.

Наконец, все более-менее успокоились и на коротком семейном совете было решено, что ни на какую аудиенцию в Кремль я завтра не поеду.

— Не чего тебе пока там делать! — Строго сказал отец.

— Но ведь меня сам Император позвал! — Возразила было я.