***

Ужин прошел как-то странно. Мы не знали, чего ожидать дальше, а потому беседа получалась какой-то прерывистой и натянутой. Временами царь пытался расспрашивать совсем ошалевшую и растерявшуюся от такого внимания Марью. Я же нервничала настолько, что не задумываясь съела все, что положил мне на тарелку заботливый муж, а уж он расстарался, обеспокоенный тем, что в последнее время я слишком сильно похудела. А от чего мне было поправляться, когда вокруг столько переживаний?

Наконец, ужин подошел к концу, и мы переместились в лиловую гостиную. Маменька ее особенно любила, и это чувствовалось даже в самых мелких деталях. А еще здесь было по-настоящему уютно, особенно когда присаживаешься в удобные кресла или на диванчики с интересной книгой в руках. Я бросила взгляд за окно. Оказалось, что уже довольно поздно, так как там царствовала тьма, мягкий свет зажженных свечей делал ее непроглядной.

Петрушу оставили на попечение слуг, а вот Марью взяли с собой, чем тоже несказанно ее удивили. И не успели мы усесться, как царь выдал:

— Марья, сегодня я узнал, что ты моя дочь, — и замолчал, будто не зная, что еще можно сказать.

Я внутренне сделала жест рукалицо. Нет, наш царь — замечательный дипломат, и все об этом прекрасно знают, но, видимо, именно сегодня его дипломатический талант дал сбой, или царь слишком сильно переволновался.

Глаза Марьи сделались большими-большими, и она непонимающе на нас обернулась. Мы и сами немало ошалели от такой прямоты, да и что в данном случае можно было от нас ожидать?

— А как же… — она посмотрела на родителей.

— Это долгая история, милая, — ответила ей маменька.

Девочка застыла на какое-то мгновение, что-то обдумывая, и внезапно сделала совсем уж интересные выводы:

— Вы теперь снова перестанете меня любить? — в ее глазах появились слезы.

— Марьюшка, ну что ты?! — маменька не смущаясь царя обняла сидевшую рядом дочь и не сдержала слез. Она успела впустить к себе в сердце эту девочку и корила себя за долгие годы равнодушия и тщательно пестуемой ненависти, которые так изранили душу этого ребенка. И вот сейчас в представлении девочки история повторялась: от нее снова отказывались и предавали только зародившееся доверие! — Ты по-настоящему стала для меня дочерью, и теперь я уже не смогу перестать тебя любить, даже если захочу!

— Что бы ни происходило, ты навсегда останешься для меня любимой сестрой, — я встала и, поправив юбку, села прямо на мягкий ковер перед Марьей и заглянула ей в глаза. — Да — ты дочь нашего императора, да — мы сами узнали об этом не так давно, как раз в момент твоей инициации, но для нас с маменькой ничего не изменилось! А папенька всегда тебя любил, просто показать не умеет. Все это время мы стремились тебя защитить и думали, как разрешить тебе заниматься магией и не выдать уникальной силы, ведь сейчас очень неспокойные времена, и твоя жизнь в любой момент может подвергнуться опасности.

— По их плану ты вообще не должна была узнать, кто твой настоящий отец, — оглядывая нас холодным взглядом, проговорил царь. — Хорошо хоть Старица в кои-то веки решила вмешаться и рассказала мне о тебе.

— Ваше Величество! — воскликнул отец, но монарх взмахом руки его остановил.

— Знаю! Все твои доводы знаю! — холодно, но с толикой усталости проговорил царь. — Но хочу, чтобы и ты знал, что только благодаря Старице и ее заверениям твоя голова сейчас на месте, и я все еще продолжаю тебе доверять! — и, прикрыв глаза, потер пальцами переносицу.

В комнате опять повисла тягостная тишина. Марья, казалось, совсем потерялась в своих мыслях и чувствах.

— А кто моя настоящая мама? — внезапно спросила она.

— Моя сестра, Мария Харитоновна Раевская. Она умерла сразу после твоего рождения, — ответил мой отец.

— Из-за меня? — очень серьезно спросила девочка. Но было в ее голосе что-то такое, что заставило обнять ее коленки еще сильнее.