Отец вздохнул.
— Потом этого тоже будет не избежать.
— Потом будет проще. Все-таки, первый пар уже выпущен.
— Ну, да. — Отец немного помолчал и вздохнул. — Любишь ты все-таки эксперименты.
— Ничего я не люблю. Просто это должно было произойти. Лучше раньше, чем позже, и лучше с меньшими потерями.
— Поговоришь у меня о меньших потерях, — проворчал отец, снова беря в руки книгу. — Дети — цветы жизни — алая и белая розы, как говорил Эдуард Третий… Ладно, молодцы, надеюсь, это хоть как-то нам поможет. Но все-таки, давайте поосторожнее. И давай-ка спать.
— Ладно, — согласился я и напоследок кивнул на книжку. — Ты действительно это читаешь?
— Нет. Притворяюсь. — Он тихо фыркнул в усы. — Надо же как-то вернуть себе душевное равновесие. А тут знакомые четкие объекты рядами и колоннами. Раз — буковка, два — буковка… — Он посмотрел на меня с хитрецой и подмигнул. — Спокойной ночи.
Да, теперь, кажется, наконец, спокойной. Я с облегчением улыбнулся в ответ.
— Спокойной ночи.
Коридор был так же тих. Комната девушек упиралась в глухую стенку, а наша с Огюстом была ближайшей к лестнице. «Мы охраняем рубеж», — подумал я, усмехнувшись: «Если, конечно, не покидаем пост…».
В комнате было темно, если не считать лившегося в окно лунного света. Огюст лежал на своей постели неподвижно, зарывшись лицом в подушку. Прислушался. Дышит. Прекрасно. А вот раздеться он даже не пытался. Пришлось избавить его от самых громоздких вещей вроде сапог и портупеи, с остальным разберется сам, если что-то во сне вдруг начнет его душить. Хотя, если во сне что-то начинает душить, для этого «что-то» даже крахмальный воротничок не нужен.
VI. Путь мертвеца
В головокружительный полет среди бесконечности мертвых звезд врезался чей-то дикий крик. Я вздрогнул как от падения и очнулся в мягкой кровати, с бьющимся сердцем разглядывая серый и бледный в рассветных лучах дощатый потолок. Похоже, я весь взмок от приснившегося мне «звездного ужаса» — я парил в черной пустоте и по своему желанию мог оказаться возле любой звезды, но все они были мертвыми. Они все сияли издали живыми алмазами, но вблизи оказывалось, что это иллюзия, они были только съежившимися комками остывшего шлака — скорость света была слишком медленной, и свет еще шел, а звезд уже не было — ни одной! Они все были мертвыми.
Крик, видно замерший лишь на мгновение, повторился, и я с облегчением уразумел, что кричал все-таки не я. Да и с чего бы? Мне было страшно тоскливо, но… Боже, как же славно иногда просыпаться! Даже по такому поводу!.. Нет, это был даже не крик — самозабвенный визг, какой обычно издает не обладающая благородным хладнокровием дама, обнаружившая у себя под одеялом дохлую крысу.
Огюст, невнятно чертыхаясь, приподнял голову. Волосы у него на голове торчали как сдвинутые набекрень рожки.
— Кого там режут?
— Пока не знаю. — Но вероятность того, что кого-то и правда могут резать, заставила меня тут же сесть на кровати и начать одеваться. В окно никого видно не было. Огюст и так был одет и, судя по всему, успел это отметить, но от попытки сесть со стоном схватился за голову. Так что за дверь я выскочил один. В незастегнутом колете и с портупеей в руках.
В доме уже вовсю хлопали двери, слышались сонные, недовольные, удивленные, встревоженные голоса. Рауль, в таком же точно виде как я, вышел из соседней комнаты почти в то же мгновение.
— Это не у вас? — на всякий случай спросил Рауль.