– Мы с дофином и его свитой прибыли в Ла-Рошель. Горожане… оказали нам теплый прием. – Иоланда замечает, что он мало-помалу успокаивается. – Пришла целая толпа; нам кричали, махали руками, девушки бросали цветы под ноги нашим коням. Мадам, вы представить не можете, как приятно Карлу такое внимание! Он просиял и обратился ко мне с удивленной полуулыбкой, словно спрашивая: «Чем я это заслужил?» С каждым приветственным возгласом его уверенность крепла. Я был счастлив, что Карлу оказали такой прием и что это наполняет его такой радостью. После этого он пришел в отличное настроение и за обедом с воодушевлением рассказывал мне, как он нарядится на следующий день для встречи с самыми видными жителями Ла-Рошели. Он собирался облачиться в бордовую бархатную тунику, красные чулки и ботинки, а на шею повесить золотую цепь, указывающую на его должность. На голову он хотел надеть черный бархатный берет и брошью с жемчугом и бриллиантами приколоть к нему пышное белое перо. После обеда он принес все это мне показать и со смехом примерял берет сначала на меня, а потом на себя. Мы все шутили насчет пера: как лучше – чтобы оно спускалось ему на нос или щекотало ухо? А если Карл откинется на троне, перо не сломается?

У Жана учащается дыхание – он опять взволнован.

– На следующее утро мы вошли в зал, и дофин медленно и величественно прошествовал к своему месту. Его трон поставили возле стены в конце зала. Когда Карл уселся, я поклонился, отошел в сторону и встал вместе с другими стражниками под каменной аркой, недалеко от трона, – оттуда все было хорошо видно. Я наблюдал, как в зал заходят все новые и новые местные вельможи – все роскошно одетые, явно в своих лучших нарядах, исполненные почтительности, всем своим видом выражая восхищение дофином. Вскоре зал был набит битком. Я вглядывался в лица собравшихся и тут услышал низкий стон, как будто стены заговорили друг с другом.

Он отпивает еще вина: во рту у него пересохло.

– Остальные, по всей видимости, тоже это услышали и начали с любопытством озираться. Звук медленно нарастал, пока не превратился в оглушительный скрежет, – и тут пол в зале не выдержал веса горожан и в один миг обрушился!

Жан умолкает: ему не хватает воздуха. Глаза его расширились, и у Иоланды тоже перехватывает дыхание.

– Один стражник, который стоял рядом со мной, ринулся к дофину и провалился вместе со всеми на нижний этаж. Остальные рывком втащили меня под арку, и мы в ужасе смотрели на это зрелище – и на дофина.

Иоланда, окаменев, слушает его с раскрытым ртом.

– Он был там, мадам, – сидел на кресле, которое крепилось к стене! Карл повис в воздухе, а весь зал, полный людей, превратился в груду балок и камней, присыпанную густым слоем серой пыли, из-под которой доносились ужасающие крики. Вопли, стоны, рыдания – и дофин, застывший на троне посреди стены. Он побледнел, сжал губы, вытаращил глаза и изо всех сил сжимал подлокотники кресла. Я не мог отвести от него взгляда. Его лицо исказилось от ужаса, он смотрел на изломанные, искореженные тела внизу, на мертвых и раненых, едва видимых среди обломков дерева и камней, кто-то кричал, плакал, молил о помощи – а дофин не мог пошевелиться.

Жан Дюнуа делает еще один большой глоток вина. Теперь, рассказав самое страшное, он, кажется, взял себя в руки.

– Продолжай, пожалуйста, – говорит Иоланда так спокойно, как только может.

– Вскоре прибежали солдаты и из балок соорудили мостки, чтобы добраться до дофина. Тот сперва не желал отпускать подлокотники; тогда я подошел к нему, сказал что-то успокаивающее и осторожно расцепил его пальцы. Потом, держа его за руки, я отвел его в безопасное место. Позже он мне рассказал, что боялся дышать и едва не потерял сознание от страха. Поверьте, мадам, то же касается и меня.

Руки у него холодные как лед, и Иоланда сжимает их в своих ладонях.

Милый Жан, такой красивый, такой обаятельный, прямо как отец, – его до глубины души потрясло это жуткое происшествие. Иоланда вверила ему заботу о Карле, и теперь Жан словно бы чувствует себя виноватым.

– Это зрелище мне никогда не забыть, и дофину, уверен, тоже, – шепчет он. – Как и всем, кто остался в живых. Многие погибли, многие были серьезно ранены. Я видел оторванные руки, ноги, даже головы. Я отправил дофина вместе со свитой отдохнуть и вернулся, чтобы помочь разгребать обломки. Горожанки принесли бинты и планки, чтобы накладывать шины, но слишком многим уже нельзя было помочь – они были обречены на смерть, и их родные тщетно возносили к небу отчаянные молитвы. Между погибшими и ранеными ходили священники и монахини. Никто из тех, кто был в зале, не остался невредим – кроме дофина, меня и нескольких солдат, которые стояли под аркой. Мадам, я примчался к вам так быстро, как только мог, я знал, что вы захотите узнать об этом из первых рук.

Жан, конечно же, прав. Карл очень суеверен и наверняка вообразит, что эта трагедия – наказание за какие-то грехи, или сочтет ее дурным предзнаменованием. Иоланда надеется, что его вслед за отцом не будет преследовать история «Бала объятых пламенем», когда невинные тоже погибли, желая угодить королю.

События в Ла-Рошели подкосили дофина. Его мучает осознание, что он ничем не мог помочь своим подданным, явившимся его почтить: пока те умирали, он в ужасе сидел, вцепившись в трон, и боялся, что тот сорвется с креплений, обрушится вместе с ним на груду обломков и причинит людям новые увечья. Только сейчас он в полной мере ощущает все гибельные последствия договора в Труа. Он въезжал в город, полный самых светлых надежд, – и даже здесь судьба сыграла против него.