Это почему?

Потому что предки у тебя были животными и дети твои будут животными. Если, конечно, они вообще у тебя будут. И интересы у тебя животные, и сам ты…

Он не успел договорить — неожиданно впереди раздался гулкий взрыв, и желтая «Волга» подпрыгнула. Резко повернувшись, Лютый увидел: передняя машина встала на дыбы, и плавно, словно в замедленной киносъемке, перевернулась на левый бок, на капот и лобовое стекло джипа брызнул дождь осколков. Канализационный люк на дороге был сорван, и из открывшегося колодца валил густой серый дым: вне сомнения, взрывное устройство было установлено под дорожным люком.

Медлить было нельзя. Едва водитель нажал на тормоз, Нечаев выскочил из джипа, выхватив на ходу пистолет. Кактус и Шмаль последовали его примеру.

Покой тихой улочки вспороли гулкие автоматные очереди. Лютый сориентировался мгновенно: стрельба велась и с крыши трехэтажного дома справа, и из‑за припаркованного на противоположной стороне улочки фургончика.

Максим спрятался за перевернутой «Волгой», колеса которой по–прежнему вращались, и, на секунду высунувшись, выстрелил в человеческий силуэт, мелькнувший за фургончиком. Но в тот же миг в каком‑то сантиметре от его головы просвистела пуля, и спустя долю секунды от стены дома за спиной Максима откололись куски штукатурки, послышался жалобный звон разбиваемого оконного стекла.

Взглянув мельком на Шмаля, Нечаев увидел, что тот в одночасье сделался белее мела. Еще минуту назад такой самоуверенный и вальяжный, Артемьев теперь походил на мешок с прокисшим дерьмом: руки его нелепо тряслись, зубы выбивали дробь, он забыл о том, что в такой ситуации надо отстреливаться.

Идиот, у тебя волына под мышкой, стреляй! — крикнул Максим, и Шмаль, словно очнувшись от оцепенения, потянулся к подмышечной кобуре.

А пальба тем временем продолжалась.

Как понял Нечаев, те, кто прятался за фургончиком, вели отвлекающую стрельбу. Главные действующие лица засели на крыше дома, но нейтрализовать их не было никакой возможности: парапет крыши делал их практически недосягаемыми для ответного огня. В то же время отличный обзор сверху давал возможность автоматчикам беспрепятственно вести огонь на поражение.

Уже были расстреляны охранники из заднего джипа, уже угреватый водитель «тойоты» старших валялся под колесами с простреленной головой, уже стонал Кактус, прижимая руку к окровавленному рукаву куртки, и Шмаль, сделав несколько выстрелов вверх, поспешил к стене дома, в «мертвую зону», недосягаемую для выстрелов.

Максим принял единственно правильное решение: уходить. Метрах в двадцати от поля боя чернела арка между домами. Надо было лишь попытаться проскочить это пространство, простреливаемое перекрестным огнем с крыши и из‑за фургончика, и тогда…

Туда! — Подтолкнув истекающего кровью Кактуса, Лютый кивнул в сторону арки и по его взгляду увидел, что понят им правильно.

Но его плану не дано было осуществиться.

Неожиданно из‑за поворота неторопливо выкатил бледно–голубой «Зил» с фургоном, опытный Нечаев сразу же понял, что эта машина оказалась тут не случайно. И впрямь, не доезжая до перевернутой «Волги» несколько десятков метров, грузовик остановился и стал быстро разворачиваться боком, полностью блокируя путь к арке; почему‑то в глаза бросилась надпись «Мебель» по всему борту. Раскрылась боковая дверца, и оттуда полыхнул сноп огня. Лишь каким‑то чудом в последнее мгновение Лютый успел броситься на землю, увлекая за собой Кактуса.

Это был конец — рассчитывать на спасение не приходилось.

Кажется, приплыли, — послышалось рядом.

Обернувшись, Максим увидел Шмаля. Спрятавшись за искореженной выстрелами «тойотой», он стоял на четвереньках. Глаза Артемьева были широко открыты, по перемазанным грязью щекам темными струйками текли слезы.

Да заткнись ты, гнида! — прикрикнул Лютый. — Хочешь жить, борись до послед…

Фраза Нечаева потонула в звуке автоматной очереди.