Вскорости лидеры сабуровских наладили контакты с уральскими и западносибирскими бандитами; структура постепенно приобретала черты континентального мафиозного спрута.

Криминальный мир стремится к равновесию и саморегулированию. Естественно, появление доселе не известной преступной группировки нарушало привычную расстановку фигур на шахматной доске криминальной Москвы. Почувствовав силу, сабуровские принялись потихоньку наезжать на «чужих» барыг, переадресовывая себе «налог на охрану».

В результате произошли первые серьезные столкновения: щукинская криминальная группировка, одна из самых влиятельных в Москве, объявила сабуровских беспределыциками, после чего развязала военные действия.

Война эта длилась недолго — всего несколько недель. В ходе открытого противостояния лидеров щукинских взрывали в машинах, отстреливали из снайперских винтовок, уничтожали из гранатометов, топили в подмосковных карьерах. Потери же сабуровских выглядели минимальными. Эта победа заставила заговорить о мафиозной структуре всерьез, она стремительно набирала вес.

Удивительно, но в первое время МУР и РУОП словно бы не замечали новую группировку. Несколько «пехотинцев», то есть простых боевиков, было арестовано на стрелках по президентскому указу на тридцать суток, но затем отпущено «за отсутствием состава преступления». Двое получили условные сроки — однако никому из осужденных не инкриминировалось участие в организованном преступном формировании.

Все это подняло авторитет Максима Нечаева на недосягаемую высоту. Фраза «Лютый сказал!» сделалась последним и решающим аргументом в любом споре. Однако Максим видел, и видел явственно: Кактус, человек с неудовлетворенными амбициями и болезненным самолюбием, явно недоволен его возвышением. Фалалеев страстно жаждал лидерства, но все это время в силу понятных обстоятельств оставался в тени.

Как бы то ни было, но «король крыс» в лице сабуровских уже действовал. И теперь, по мнению Прокурора и Лютого, предстояло перейти к следующему этапу: подмять под себя Москву и Подмосковье.

Та осень выдалась в Подмосковье тихой и теплой. В конце октября воздух стал на удивление чистым и светлым, деревья скинули последние листья.

Пахло прелой листвой и грибами, тянуло дымком сжигаемых где‑то сучьев. Природа готовилась к зиме, но иногда почти августовское солнце пронизывало окрестности из‑за набегающих перистых облаков, и согретый последним теплом уходящего лета воздух растекался по необъятным просторам подмосковных полей.

Максим, в расстегнутом плаще, шел бок о бок с Прокурором по усыпанной песочком садовой аллейке, повествуя о последних событиях.

Это была обычная плановая встреча: руководитель совсекретной спецслужбы раз в неделю встречался со своим порученцем тут, в охотничьем домике, неподалеку от столицы.

— Что ж, Максим Александрович, пора подводить первые итоги. Поздравляю вас, — произнес Прокурор с едва заметной улыбкой.

С чем? — не понял Лютый. — С тем, что за эти полгода я овладел ремеслом бандита? С тем, что за это время превратился в вымогателя, рэкетира, пособника убийц и громил?

Именно с этим и поздравляю, — без тени смущения резюмировал Прокурор. — Такова была ваша задача. Помните наш разговор в Кремле и мое предложение? Я и Тогда говорил, что вымогательства, грабежи, заказные убийства, кстати, далеко не законопослушных граждан, вроде щукинских, — неизбежный атрибут вашей роли в этой операции. Цель оправдывает средства. А конечная наша с вами цель, напомню, — очистка Москвы от организованных преступных группировок.

Преступление остается Преступлением даже в том случае, если совершено против заведомого подонка, и даже с наилучшими намерениями и побуждениями, — напомнил Нечаев.

Прокурор остановился и, взглянув на Лютого так, словно видел его впервые, произнес:

Скажите, вы никогда не задумывались, чем отличается интеллигент от не интеллигента? Нет? Так вот, если первый покупает в гастрономе кусок мяса, то обязательно хочет, чтобы его завернули в дюжину цветных бумажек, перевязали ленточкой, попрыскали духами. А второй просто сует кровоточащее филе в сумку и идет домой. Но и первый, и второй будут с удовольствием есть отбивную из этого самого куска. Мне кажется, вы слишком интеллигентны Максим Александрович.

К чему это вы? — не понял Нечаев. — И вообще, как это можно быть интеллигентным слишком или не слишком? Интеллигентность — понятие абсолютное.

Вы меня подчас удивляете. — В голосе Прокурора послышались интонации учителя, беседующего со способным, но нерадивым учеником. — Неужели вы до сих пор считаете, что в современном мире можно оставаться этаким совершенно чистеньким и незапятнанным? Особенно нам с вами. Все вокруг в дерьме по уши, а мы — в белых фраках и лайковых перчатках. Нет, это даже не смешно: «Преступление остается преступлением даже в том случае, если совершено против заведомого подонка», — процитировал он Лютого. — В таком случае нет страшней преступника, чем государство, которое мы с вами представляем. Сколько преступлений оно совершает, подумайте! Умышленное убийство в виде смертной казни, грабеж в виде прямых и косвенных налогов и невыплаты зарплат, организация преступных сообществ — «подвиги» нашего ОМОНа в Чечне тому подтверждение. Ввязавшись в борьбу с теневой властью в лице организованной преступности, мы так или иначе ввязались во внутреннюю политику. А политика и нравственность — понятия совершенно несовместимые. Или я не прав?

Значит, борьба с бандитами и преступниками — вне нравственности и морали?