Снимок со спутника, который Игорь до этого видел сотню раз, теперь выглядел немного иначе. В нем было больше личного. Глаз смотрел не вверх, в небо, а в лицо Игорю. Взгляд звал к себе и приказывал немедленно собираться в дорогу. Как будто закопанная под землей рептилия была всемогуща. Но если бы это было так, обочина федеральной трассы, проходящей в десяти километрах от Места, была бы заставлена пустыми машинами, а крона Дерева превратилась бы в огромный тряпичный клубок.
50
Во сне она стояла на кухне. От варочной плиты шел жар. Галя смахивала тыльной стороной руки пот со лба и переворачивала лопаткой кусочки рыбы на черной чугунной сковороде. Ей было семнадцать. Порезанное на прямоугольники живое мясо мелко подрагивало.
Рыба пролежала в тазу полдня и не хотела умирать. Редко била высохшим хвостом о край жестяного таза и смотрела на свою мучительницу помутневшим ссохшимся глазом. Галя не хотела ее убивать. Пусть сама уснет, повторяла она себе. Но скоро должны были прийти люди. Она перевернула нож в руке – тот самый нож, что покупала для убийства врача, – и со всей силы ударила рыбу ручкой по голове. Та дернулась. Из-под разорванной на лбу кожи проступила кровь. Левый глаз по-прежнему смотрел на Галю. Прямо в зрачки.
– Дай я тебе помогу, дочка, – говорит мама. – А ты пока ляг, полежи.
К запаху жареной рыбы примешивается тошнотворный цветочный запах. Как из вазы с хризантемами, в которой давно не меняли воду. Мама сидит в обитом черной тканью длинном коробе, свесив ноги через высокий край. На ней белая сорочка в мелкий горох и темно-зеленая юбка. В этой одежде ее хоронили. Мамино лицо белое, как внутренняя обивка гроба. И такие же белые лодыжки, покрытые синими прожилками вздувшихся вен. Гале не только страшно, но и радостно. Мама вернулась.
– Мама?
– Ляг, дочка, полежи. Устала, небось. А я закончу.
Мама неуклюже вылезает из гроба, едва не опрокинув его. Берет у Гали лопатку и указывает ей пальцем туда, откуда встала.
– Отдохни. Еще набегаешься.
Ноги сами ведут Галю, и она ложится на место матери. Масло громко скворчит на сковороде. На будильнике без двух минут два. Широкая черная часовая стрелка почти закрыла тонкую золотистую.
– Не пойму, готово или еще немного пожарить, – говорит мама. – Надо попробовать.
И сует Гале в рот горячий дрожащий кусок плоти.
– Я не хочу, – отворачивается Галя.
– Придется. Надо уметь проигрывать.
– Я не хочу. Пожалуйста.
Она резко отворачивается, до боли в шее. И уже больше не может видеть маму. Не только маму, но и вообще больше ничего.
51
Бухать Артем с Толяном начали в десять часов утра, как только получили аванс за опалубку.